— Нас тоже пару раз в пути ночь заставала, — неожиданно призналась Мария Годунова. — Я тогда маленькой была, да еще гроза началась. До сих пор помню, как молнии в ночи лупили, а мы под телегой теснились. Испугались страшно. А пуще того лошади зашугались, по всем лугам поутру ловить пришлось.
— Я тоже так хочу! — внезапно объявил Федор Иванович. — Хочу спать на земле и есть, что найду! И чтобы гроза!
— Не гневайся, царевич, — пожал плечами стольник, — но сделать для тебя грозу мне не по силам.
— Жалко, Боря! Я полагал, что ты умеешь все, — оглянулся на Годунова царевич. — Но хоть земля-то для меня найдется?
— Все земли окрест твои, Федор Иванович! — развел руками стольник.
— Не мои, — покачал головой паренек. — Отцовские. А опосля отойдут брату.
Царевич дал шпоры коню и сорвался в галоп. Впрочем, уже через час его скакун выдохся и перешел на широкий шаг. Вскоре царевича нагнали остальные путники, стольник поравнялся с сыном государя.
— Ты знаешь, где мы едем, Федор Иванович? — спросил Борис. — Святые земли! Здесь сам Андрей Первозванный проходил и именно здесь, на холме возле сей деревни воздвиг первый на севере христианский крест.
Всадники как раз миновали деревню Грузино.
— Ага… — безразлично кивнул царевич.
Стольник подумал и сказал:
— Скоро стемнеет, Федор Иванович. Коли поворачивать на постоялый двор, надобно делать это здесь.
— А зачем нам постоялый двор, боярин? — тут же вскинул голову царевич. — Нешто окрест свободной земли мало?
— Воля твоя, Федор Иванович… — улыбнулся Борис.
Для привала стольник выбрал обширную луговину недалеко от берега, отделенную от Волхова лишь жидкой полоской из зарослей молодой вербы.
Путники спешились, стольник расседлал лошадей. Девушки ему немного помогли, скинув чересседельные сумки и спутав скакунам ноги, расстелили на земле три войлочных потника и один стеганый, крытый атласом и вышитый желтой шелковой нитью. Царевич в это время бродил среди кустов и заглядывал в мерно катящиеся волны.
Борис, отводя лошадей подальше от места привала, увидел вдалеке на тропе бегущего мужика с топором, быстрым шагом повернул навстречу и перехватил смерда на самом краю травяного поля.
Темнобородый мужик, одетый в замызганную полотняную рубаху и суконную шапчонку, оказался уже без топора. Похоже, разглядел богатые одеяния путников и решил не рисковать, размахивая оружием перед знатными людьми. Однако своей решительности не утратил:
— Сие есть мой покос, боярин! — с коротким поклоном выдохнул он. — Почто травите?!
— Не голоси, от одного выпаса большой беды не случится, — открыл поясную сумку Борис. — Лучше принеси нам пару охапок дров, десяток крупных рыбешек и корзинку репы. Токмо не к стоянке, а на край наволока, к кустам. Чтобы только я видел. Сможешь?
Стольник положил ему на ладонь пяток серебряных новгородских «чешуек».
— Сей миг сделаем! — встрепенулся крестьянин и убежал по тропе обратно.
К возвращению Годунова девушки и царевич уже затеяли игру в камушки — каждый должен был одним щелчком пробить свою окатанную гальку через воротики, образованные двумя другими. Промахнувшийся получал щелбан.
— Я схожу, попробую в реке чего-нибудь поймать, — сказал им Борис и, напустив на себя озабоченный вид, отправился вдоль реки.
Мужик появился где-то через четверть часа. Приодевшись в добротный кафтан и шапку с горностаем, смерд приволок большущий куль из рогожи, полный дров, и корзинку со свеженькими, с красными жабрами, плотвицами, окунями и парой крупных лещей.
— Все как просил, боярин! — тяжело сгрузил он свою поклажу. — Коли еще чего надобно, сказывай. Мой двор тут недалече, в конце тропы.
— Я запомню, — кивнул стольник. — Ступай.
Он выждал еще немного, давая местному время уйти подальше, после чего выгреб рыбу и отправился к месту привала.
— Сегодня нам везет! — бросил он добычу на траву. — На ужин должно хватить. Пойду, пошарю по здешним огородам.
Стольник ушел, скрылся с глаз своих попутчиков, посидел в зарослях бурьяна и вернулся с репой. И уже третьей ходкой приволок куль с дровами.
— Ура-а! — встрепенулась Ирина. — Все как в детстве! Разводи огонь, а я пока улов выпотрошу!
Примерно через полчаса, аккурат к сумеркам, возле кустарника вовсю полыхал костер, вокруг которого сидело четверо людей, одновременно и греясь, и зажаривая рыбешек над огнем на заостренных веточках из вербы — чтобы потом, сковыривая ногтями обгорелую чешую, жадно скусывать зубами горячую белую плоть.
— Первый раз собственное угощение пробую! — неожиданно сказал царевич. — Счастливые вы, все детство так интересно играли… Мне же токмо няньки да воспитатели постоянно досаждали. Всегда как на привязи сидел. Кабы не Ира, что сбегать научила, так и сейчас бы, верно, в клетке медвежьей сидел.
— Я научила? — возмутилась девочка. — А кто меня науськал из окна в сугроб прыгать?
— А кто придумал на деревьях от нянек прятаться?
— А кто норы в сугробе копал?
— Норы это что! А кто в листву палую зарылся да на полдня заснул?
Оба засмеялись, вспоминая былые проделки.
— А с этими тушами чего делать станем, Боря? — указал на лещей царевич. — Их на веточку не нанизать!