Дорога в Гандольфо

Женщина подошла к Сэму и развязала ему галстук, затем, расстегнув рубашку и ремень, раздвинула «молнию» на брюках и спустила их на пол. Движением ног Сэм отбросил эту принадлежность своего туалета в сторону.

Опустив обе руки ему на талию, Энни сняла с него трусы, одновременно опускаясь на колени.

Сэм сел на край бассейна, и она стянула с его ног носки. А потом поддержала его за левую руку, пока он опускался в водоем, где сразу же скрылся под бурлящими белыми пузырьками.

Затем Энни встала и развязала находившийся у нее на шее желтый бант. Халат упал на покрывавший пол белый ковер.

Она была великолепна.

И она поспешила к Сэму.

— Ты хочешь спуститься вниз и что-нибудь перекусить? — спросила Энни из-под одеяла.

— Да, — ответил Сэм, тоже из-под одеяла.

— А ты знаешь, — сказала она, — мы проспали с тобой более трех часов, и сейчас уже почти полдесятого. — Она потянулась, и Сэм взглянул на нее. — Я предлагаю отправиться после обеда в какую-нибудь пивную.

— Как хочешь, — произнес Сэм, все еще наблюдая за ней.

Она теперь уже сидела, простыня упала с нее. «Ниспадающие и тяжелые» вызывающе смотрели на все, что находилось перед ними.

— Черт, — мягко и несколько смущенно проговорила Энни, глядя сверху вниз в лицо Сэму. — Кажется, я веду себя слишком навязчиво,

— «По-дружески» — более подходящее слово.

— Ты знаешь, что я имела в виду, — нагнулась она к нему и поцеловала его в оба глаза. — У тебя ведь могут быть и другие планы или, скажем, неотложные дела.

— Дел как таковых у меня нет, — ласково перебил ее Дивероу. — Так что я могу заниматься всем, чем мне заблагорассудится. Что же касается планов, то их легко изменить. В данный же момент я хочу лишь потакать своим капризам и наслаждаться жизнью.

— Звучит дьявольски сексуально!

— И это понятно!

— Спасибо!

— Это тебе спасибо!

Сэм обхватил ее нежную и прекрасную спину и прикрыл себя и Энни простынкой.

Через десять минут, — впрочем, сам Сэм, потеряв представление о времени, не сказал бы точно, как долго еще пробыл он вместе с Энни в ее апартаментах: десять минут или несколько часов, — они наконец приняли решение относительно дальнейшего распорядка дня.

Им и в самом деле уже пора было поесть, предварительно посмаковав виски со льдом, которое они потягивали небольшими глотками, сидя на заваленной подушками софе под двумя огромными банными полотенцами.

— Я бы сказал, что это сибаритство, — натянул себе на колени полотнище Сэм.

По радио звучало попурри из произведений Ноэла Коуарда. Дым от сигарет причудливо извивался в оранжевых отблесках камина. Горели всего две лампы. Гостиную пронизывала сказочная атмосфера.

— Под словом, «сибаритство» подразумевается эгоизм, — сказала Энни. — Мы же наслаждаемся вдвоем, так что об эгоизме не может быть и речи.

Сэм взглянул на нее. Четвертая жена Хаукинз вовсе не была идиоткой. Как, черт побери, он добился этого? Да и его ли в том заслуга?

— И все-таки, поверь мне, то, как мы наслаждаемся, и есть сибаритство.

— Пусть будет так, если тебе это угодно, улыбнулась она, ставя свой стакан на чайный столик.

— Впрочем, все это не столь уж важно. Но не пора ли нам одеться и пойти перекусить?

— Да, я буду готова через несколько секунд. — Она заметила на его лице вопросительное выражение. — Я не потрачу много времени. Однажды Мак сказал...

Она смутилась и замолчала.

— Говори, говори, — великодушно произнес Сзм. — Мне и в самом деле это интересно.

— Так вот, однажды он сказал, что если ты попытаешься слишком уж изменить свою внешность, то не поможешь себе ничем, но лишь запутаешься вконец. И что не следует делать ничего подобного до тех пор, пока для этого не появится чертовски веское основание. Если только ты действительно не нравишься сама себе. — Она выпростала из-под себя ноги и, обмотав полотенце вокруг своего тела, поднялась с кушетки. — А я сейчас, во-первых, не вижу никаких веских оснований менять свой облик, и, во-вторых, сама себе нравлюсь. Мак научил меня этому. И я довольна нами обоими.

— Я тоже, — ответил Дивероу. — Когда ты приведешь себя в порядок, мы зайдем ко мне в номер, и я переоденусь.

— Хорошо. Я застегну пуговицы на твоей рубашке и завяжу тебе галстук! — усмехнулась Энни и поспешила в ванную.

Дивероу, как был нагой, поднялся с софы и, набросив на плечи полотенце, подошел к небольшому столику, на котором на серебряном подносе стояли бутылки. Налив себе немного шотландского виски, он задумался над житейской философией Мака Хаукинза.

«Если ты попытаешься слишком уж изменить свою внешность, то... лишь запутаешься вконец».

Что ж, неплохо. Во всяком случае, все учтено.

Маленькая белая лампочка, находившаяся на небольшом панно, у двери в номер Дивероу, между красной и зеленой, была включена. Сэм и женщина могли видеть ее на протяжении всего того времени, что они шли по коридору к его номеру. Это означало, что у главного входа его ждет какое-то послание.

Дивероу негромко выругался.

Черт побери, похоже, что Женева не скоро сотрется в его памяти! И Хаукинз даровал ему только одну спокойную ночь.