Дороги, ведущие в Эдем

— Моя мать страдает расстройством речи, поэтому мне приходится говорить за нее, — выпалила она и перевела дух. — Моя мать — прекрасная портниха, она обшивала дам из высшего света во множестве больших и малых городов, включая Мемфис и Таллахасси. Вы, несомненно, заметили и оценили мое платье. Каждый стежок на нем сделан вручную моей матерью. Моя мать способна воспроизвести любой фасон и совсем недавно получила премию в размере двадцати пяти долларов от периодического издания «Лейдиз хоум джорнэл». Кроме того, моя мать вяжет на спицах и крючком, а также владеет искусством художественной вышивки. Если у вас будут заказы, обращайтесь, пожалуйста, к моей матери. Прошу вас направлять к ней ваших родных и знакомых. Благодарю.

И скрылась из виду с шуршанием и шелестом.

Кора Макколл, а за ней и остальные девочки страшно расстроились и, покраснев, начали с подозрительной нервозностью теребить бантики. Я — мисс

Боббит, передразнила Кора со злобной гримасой, а я тогда — принцесса Елизавета, вот кто я такая, ха-ха-ха. Между прочим, говорит Кора, платьишко у нее — полный хлам, у меня лично, говорит, все платья в Атланте куплены, пара туфелек из Нью-Йорка выписана, а серебряное колечко с бирюзой — оно вообще из Мехико, это в Мексике. Тетя Эл сделала им замечание: негоже, мол, так поносить ровесницу, да еще заезжую, но девочки распалились еще сильней, а всякие шкеты, которые поглупее и с девчонками водятся, знай поддакивали и сыпали такими гадостями, что даже тетя Эл залилась краской и пригрозила сей же час разогнать всех по домам, да еще отцам нажаловаться. Но не успела она привести в исполнение свои угрозы, как в дело вмешалась сама мисс Боббит, которая продефилировала по веранде миссис Сойер в новом, еще более поразительном наряде.

Парни постарше, такие как Билли-Боб и Причер Стар, которые, пока девчонки изгалялись насчет мисс Боббит, помалкивали с туманно-сосредоточенным видом, не сводя глаз с дома, где она скрылась, теперь приосанились и вразвалочку двинулись к калитке. Кора Макколл фыркнула и оттопырила нижнюю губу, но мы — все остальные — поспешно расселись на ступеньках. Мисс Боббит даже бровью не повела. Двор миссис Сойер, мрачный от тутовых деревьев, засажен травой и душистым каликантом. После дождя аромат каликанта, случается, долетает и до нашего дома; а посреди двора установлены солнечные часы, которые миссис Сойер заказала в тысяча девятьсот двенадцатом году в память Санни — бостонского терьера, который отдал концы, вылакав зачем-то целое ведро краски. Мисс Боббит пританцовывая вышла во двор и принесла с собой патефон, который тут же водрузила на диск солнечных часов, завела — и опустила иглу на пластинку «Граф Люксембург». На улице почти стемнело, близился час светлячков, голубоватый, как молочное стекло, и птицы стрелами падали вниз, исчезая в складчатых древесных кронах. Перед грозой цветы и листья словно обретают потаенный свет и оттенок; так и мисс Боббит, в белой юбочке, похожей на пуховку, да еще со сверкающими нитями золотой мишуры в волосах, будто бы излучала в ранних сумерках собственное сияние. Она подняла над головой расслабленные, похожие на белые лилии кисти рук и привстала на цыпочки. В такой позе она замерла — тетя Эл сказала, что так не всякий сможет. А потом принялась вальсировать — круг за кругом, круг за кругом, и тетя Эл в какой-то момент сказала: да у ней, наверное, уже перед глазами плывет. Остановилась она лишь для того, чтобы подзавести патефон; уже и луна покатилась по горному хребту, и умолк последний дверной колокольчик, зазывавший ребят домой, и стали раскрываться ночные ирисы, а мисс Боббит все кружилась в темноте, как юла.

Потом несколько дней она не показывалась. Тогда-то к нам и зачастил Причер Стар: прибегал с утра пораньше и околачивался тут до ужина. Причер — худой как жердь прохиндей с густющей копной рыжих волос; у него одиннадцать братьев и сестер, и даже они его побаиваются, потому что он дико вспыльчивый и во всей округе известен своими зверскими выходками: в День независимости он так приложил Олли Овертона, что беднягу пришлось везти в больницу Пенсаколы; а еще был случай: Причер откусил у мула пол-уха, пожевал и выплюнул на землю. Пока Билли-Боб не раздался в плечах, Причер и над ним вволю поизмывался. Мог и колючих репьев сыпануть ему за шиворот, и глаза перцем натереть, и школьную тетрадку в клочья изорвать. Но теперь они во всем городе лучшие друзья — не разлей вода, всюду вместе, а порой умотают куда-нибудь на целый день — и одному богу известно, где их носит. Но когда мисс Боббит не показывалась, эти двое далеко от дома не уходили. Сперва из рогаток пуляли по воробьям, облюбовавшим телеграфные столбы, потом Билли-Боб принимался бренчать на гавайской гитаре, и они в два горла затягивали песню, да так орали, что дядя Билли-Боб (он у нас окружной судья) божился, что их вой даже в зале суда слышен:

Черкни письмецо

дружку своему,по почте отправьв бирмингемскую тюрьму.