Дороги, ведущие в Эдем

Мисс Боббит их не слышала; во всяком случае, она даже ни разу из-за двери не выглянула. А потом забежала к нам миссис Сойер стакан сахарного песку одолжить — и давай сплетничать про новых постояльцев. Представьте, говорит, и куриные глазки свои щурит, супружник-то у ней — мошенник, да-да, мне девчонка выболтала. Ни стыда ни совести. Папенька, говорит, был такой добрый, а уж как пел — во всем штате Теннесси никто не мог с ним тягаться… А я спрашиваю: где ж он теперь, детка моя? И она мне, глазом не моргнув: «Он сейчас в исправительном заведении, ни строчки нам больше не шлет». Нет, надо же, прямо кровь в жилах стынет, верно? Я тут призадумалась: мамаша-то не иностранка ли какая? Молчит как рыба, иной раз вроде даже и не понимает, о чем ей толкуешь. А питаются как: все сырое

им подавай. Яйца — чтоб сырые

, репа, морковь сырая

, мяса вовсе не едят. Девчонка говорит: это для здоровья полезней, но куда там! Как на той неделе во вторник слегла с температурой, так и лежит пластом.

Ближе к вечеру тетя Эл собралась полить розы, глядь — а их нету. Розы были не простые, а сортовые, она их рассчитывала на цветочную выставку в Мобил отвезти; ну, тут у нее, конечно, легкая истерика. Кинулась звонить шерифу: послушайте, шериф, приезжайте, говорит, немедленно. Кто-то, говорит, срезал все мои розы «Леди Энн», которые я пестовала, как младенцев, аж с ранней весны. Когда автомобиль шерифа затормозил у нашего дома, все соседи высыпали на свои веранды, а миссис Сойер с толстым слоем крема на физиономии засеменила через дорогу. Тьфу ты, говорит (это она с расстройства, что тут никого не убили), тьфу ты, никто у вас розы не крал. Это ваш Билли-Боб целую охапку притащил для крошки Боббит. Тетя Эл языка лишилась. Молча пошла к персиковому дереву, сломала хороший прут. О-о-ох, Билли-Боб; двинулась она вдоль дороги, выкликая его имя, и застукала сына в гараже у Лихача: вместе с Причером сидел и глазел, как Лихач какой-то движок перебирает. Схватила она Билли-Боба за вихры и, охаживая прутом, поволокла домой. Но так и не заставила повиниться, а тем более слезу пустить. А как только она хватку ослабила, убежал он на задний двор, взлетел на высоченное пекановое дерево и поклялся, что никогда не слезет. Тогда его папа высунулся в окно и кричит ему: сынок, мы на тебя не сердимся, слезай, ужинать будем. Но Билли-Боб — ни в какую. Тетя Эл вышла во двор, к дереву прильнула. И голосок такой нежный, как рассветный луч. Ты уж прости, сыночек, говорит ему, я не хотела тебя сильно драть. Сыночек, я ужин вкусный приготовила, салатик картофельный, вареный окорок, яйца под майонезом. Уходи, кричит ей сверху Билли-Боб, не хочу я твоего ужина, я тебя ненавижу хуже чумы. Тут отец ему замечает, что некрасиво так отвечать матери; та — в слезы. Стоит под ореховым деревом, плачет и подолом юбки глаза утирает. Я на тебя зла не держу, сынок… Кабы я тебя не любила, разве стала бы пороть? Тут пекан зашуршал листьями, Билли-Боб медленно сполз на землю, тетя Эл зарылась пальцами ему в вихры и притянула к груди. Ууу, мама, завел он, ууу, мама.

После ужина Билли-Боб пришел ко мне в комнату и плюхнулся в изножье кровати. Пахло от него чем-то кисло-сладким, как всегда от мальчишек; я ему даже посочувствовал, потому как был он сам не свой. Даже глаза толком открыть не мог. Если кто заболел, говорит он в праведном гневе, тому всегда цветы посылают. И тут мы с ним услышали патефон — отдаленную ритмичную мелодию, а в окно влетела ночная бабочка и поплыла сквозь темноту, хрупкая, как та музыка. Но в потемках нам было не разглядеть, танцует ли в саду мисс Боббит. Билли-Боб, словно от колики, сложился пополам, как перочинный нож, но лицо вдруг прояснилось, а в распухших глазах вспыхнуло пламя. До чего же красивая, зашептал он, просто обалдеть, и плевал я на все — да я бы хоть из Китая все розы для нее приволок.

И Причер тоже готов был уворовать для нее все розы Китая. Как и Билли-Боб, он потерял голову. Но мисс Боббит их не замечала. Она только прислала тете Эл записку с благодарностью за букет — вот и все. Изо дня в день мисс Боббит, умопомрачительно одетая, выходила посидеть на веранде и там либо вышивала, либо расчесывала свои локоны, либо изучала толковый словарь Уэбстера — замкнутая, хотя и вежливая; услышит «здрасте» — непременно ответит. Но мальчишки все равно не могли собраться с духом, чтобы подойти к ней поболтать, а она просто смотрела сквозь них, даже когда они, как мартовские коты, бесились на улице, стараясь привлечь ее взгляд. Чего они только не вытворяли: боролись, изображали Тарзана, совершали головокружительные трюки на велосипедах. Жалко смотреть было.