Дорогой длинною

Илья обернулся - и прямо на него из переулка выбежала женщина. Она была без платка, в заляпанной грязью до колен юбке и плюшевой кофте, тоже измазанной донельзя: видно было, что хозяйку её не так давно изваляли в луже.

– Ой, красавчик, поможите ради господа! - вцепилась она в локоть Ильи.

Тот остановился: больше от удивления, поскольку "красавчиком" был назван впервые в жизни. И вздрогнул, чудом удержавшись от того, чтобы не перекреститься и не сказать: "Свят-свят, рассыпься": с круглого, веснушчатого, перепуганного лица на него смотрели серые, широко расставленные глаза.

– Лиза… - невольно сорвалось у него.

– Ась? - не расслышав, переспросила незнакомка, и Илья увидел, что она совсем молода: не больше двадцати. Тяжёлая, растрёпанная каштановая коса, размотавшись, упала ей на плечо, девушка досадливо отбросила её, обернулась на переулок - и тут же резво прыгнула за спину Ильи, потому что к ним, непотребно ругаясь, нёсся рыжий взъерошенный парень с поленом в руке:

– Рупь отдай! Возверни рупь, кур-р-рва, убью! На полтинник сговаривались! Деньги трудовые, небось, возвертай немедля!

– Ай, господи-и-и! - тоненько заверещала она, прячась за Ильёй. Тому вовсе не улыбалось вмешиваться в драку; к тому же он уже догадался, кем является похитительница трудового рубля. Но рыжий с поленом был уже близко, вокруг - ни души, и Илья, быстро нагнувшись, дёрнул из-за голенища нож.

Он не собирался пускать нож в дело, рассчитывая только напугать парня, – и это ему удалось. Тот остановился в двух шагах, тяжело дыша и опасливо поглядывая на посвечивающее в свете фонаря лезвие.

– Отойди, цыган. - неуверенно сказал он. - Не путайся, твоё дело - сторона.

Она, зараза, рупь увела. Пущай возвернёт - и катится, откуда выкатилась.

– Отдай… - тихо сказал Илья, повернувшись к прячущейся за ним девушке.

– Чичас ему. - шёпотом ответила она. - Однова уже отдала, так он и полтинника обещанного не оставил… А мои разве не трудовые?

Илья нашёл в её словах резон и сказал рыжему:

– Вали, пока я не осерчал. Коли полтинника жалко, так женись. Будешь на халяву каждый день пользоваться.

– Морда конокрадская. - осторожно сказал рыжий. - Гляди, Лушка и тебя обдерёт, как липку, она такая…

– Шлёпай, шлёпай. - Илья убрал нож в сапог. - Да брёвнышко не урони смотри. За женой бегать сгодится.

– Вот встречу я тебя как не то в закоулке… Илья даже не стал отвечать. Девица чинно уцепилась за его локоть, пошла рядом и, уже сворачивая за угол, показала рыжему язык.

– Ну, вы просто мой спаситель неописуемый! - заявила она Илье, оказавшись на освещённой улице и поудобнее проталкивая руку ему под мышку. - Не побрезгуете в гости зайти? Здесь недалече, в Хомутовском… Илья колебался. Ни в какие гости, тем более, к уличной потаскухе, идти ему не хотелось. Но Лушка лукаво и вопросительно взглянула на него снизу вверх, и снова запрыгало сердце: как же, проклятая, похожа… Похожа на Лизку, на Лизавету Матвеевну, которую он не любил никогда, но и забыть не мог. Полгода прошло - а всё вспоминался пустой, засыпанный снегом Старомонетный переулок, тёмный дом, пахнущие мышами и ладаном переходы и лестницы, комната с иконами за лампадой, свеча на столе, серые, полные слёз глаза, горячие руки, белая грудь под рубашкой… Как забудешь такое…

Как забудешь её слёзы, её горестные просьбы:

"Возьми ты меня хоть в табор свой, не могу я без тебя, не в силах…" "Да что ты там делать будешь, дура? Пропадёшь через неделю…" "И пусть пропаду! И хорошо даже! Хоть неделю, неделюшку одну в радости прожить, с тобой рядом, а там… Пусть всё огнём горит!" Он, дурак, только смеялся тогда. Ну, куда ему было волочить в табор купчиху, и чем бы она, в самом деле, там занималась? Настю, цыганку, и ту бабы всё лето гадать обучали, да так толком и не выучили, а уж Лизку-то… Смех и думать было. Он и смеялся.

Илья никогда не лгал Лизе. Не обещал ничего, не клялся в любви, потому что уже тогда сходил с ума по Насте. Он не был виноват ни в чём.

Но душа ныла до сих пор, и сейчас, глядя на круглое, сероглазое лицо Лушки, Илья уже знал: пойдёт с ней. Ненадолго, только сегодня, только этим вечером, - но пойдёт. И ни одна живая душа об этом не узнает.

Лушка снимала комнату в длинном, чёрном двухэтажном доходном доме, мрачно выглядывавшем из зарослей поникших под дождём кустов сирени.