Дорогой длинною

– Ой, кто это? - Настя спустилась с крыльца, изумлённо посмотрела сначала на опустевшую корзинку, затем - на орущий свёрток в Варькиных руках. – Боже мой, подбросили, что ли? Как кричит, голодный совсем… Дай его мне.

Варька глубоко вздохнула; молча протянула Насте девочку. Та взяла, уложила поудобнее черноволосую головку на своём локте, заглянула в мокрое от слёз личико, с минуту всматривалась… и вдруг побледнела до серости, изменившись в лице так, что Варька кинулась к ней, опасаясь, что Настя лишится сознания. Но та лишь покачнулась и прислонилась спиной к стене дома, машинально прижав к себе ребёнка.

– Настя! - Варька схватила её за плечо. - Успокойся! Дай мне её сюда, я её… унесу отсюда! Прочь унесу! Прямо сейчас!

Настя молчала, но младенца держала по-прежнему крепко, и все попытки Варьки забрать девочку из её рук окончились ничем.

– Куда ты её понесёшь? - чужим, хриплым голосом спросила Настя, когда Варька отчаялась и, схватившись обеими руками за голову, тяжело опустилась на крыльцо. - Она голодная, промокла насквозь. А у меня ни капли, Гришка всё высосал… Ну, погляди, как она ищет… Малышка в самом деле вертела головкой, тычась в рубашку Насти в поисках соска, сердитый рёв понемногу переходил в жалобное хныканье, и Настя медленно отшатнулась от стены.

– К соседям надо сходить. Там у Нюшки молока - хоть залейся…

– Да ты оденься хоть… - хрипло сказала Варька, тоже вставая и забирая у Насти ребёнка. - Иди. Я с ней посижу, а потом к соседям сбегаю.

Настя ушла. Вскоре она вернулась - в юбке, кофте и платке поверх кое-как заплетённых волос, ещё бледная, но выглядевшая спокойной, со сжатыми до белизны губами, и только на виске билась, словно собираясь порвать тонкую кожу, сизая жилка. Варька, сидящая на крыльце, протянула ей обрывок серой бумаги.

– Вот… В корзинке лежало, я сразу не заметила. Прочти, а то я дура безграмотная… Настя взяла бумагу, расправила, повернула к солнцу.

– "Крещена Дарьей. Простите, люди добрые, самой есть нечего." Варька встала. Прижимая к себе девочку, посмотрела через плечо Насти на непонятные ей буквы.

– И больше ничего?.. Настя, слушай, а может… Может, это не Ильи совсем?..

– Да ты посмотри на неё! - с сердцем сказала Настя, комкая бумагу и бросая серый шарик в заросли крапивы у крыльца. - Портрет просто с Ильи!

А ей всего месяц, не больше! Боже мой, а я-то думала… Она не договорила, но Варька вдруг тихо охнула. Осторожно заглянув в лицо Насте, спросила:

– Так ты… знала, что ли?

Настя не ответила. Молча взяла из Варькиных рук совсем осипшую от крика девочку и села с ней на крыльцо. Варька бросилась за калитку.

У соседей, в большой и шумной семье цыган-кузнецов, давно живущих в Смоленске своим домом, при известии о подкидыше поднялся тарарам.

Сбежались женщины от пятнадцати до шестидесяти лет, заохали, запричитали, табуном кинулись вслед за Варькой в дом Насти, там нестройным хором принялись жалеть, браниться, сочувствовать и вспоминать похожие случаи. Девочку тут же накормила грудью весёлая толстая Нюшка, у которой молока было столько, что оно постоянно лилось сквозь рубаху, оставляя мокрые пятна на блузке. Насосавшись, малышка тут же уснула, и бабы, глядя в умиротворённое коричневое личико, дружно высказались:

– Вот беда-то, в одну морду с этим кобелём! Бедная Настя! Настька, как будешь-то теперь? Эй, Настя! Настя! Где ты?

Насти не было. Никто из женщин не заметил, когда она выскользнула из дома, как ушла. Встревожившаяся Варька тут же обежала весь двор, покричала на задворках, заглянула даже в конюшню, но жены брата не нашла.

– Небось, за Ильёй на Конную побегла. - уверенно сказала Нюшка. - Ох, крику будет, никого из кофарей в рядах слышно не станет, правду говорю!

– Не, Настька не из таковских… - задумчиво отозвалась её сестра. - Она никогда не кричит. Певица городская, голос сорвать боится.

– Ну, значит, топиться помчалась. - фыркнула Нюшка. Она сказала это в шутку, но Варька беззвучно ахнула и, подняв ветер юбкой, вылетела из дома. Яростно ударила, заскрипела, качаясь из стороны в сторону, калитка.

Пискнул разбуженный Гришка, и одна из цыганок поспешно взяла его на руки. А подкидыш Дашка по-прежнему спала сладким сном, посасывая палец и улыбаясь беззубым ртом.