Доржи, сын Банзара

Доржи любил смотреть, как мать веет зерно. Будто стоит она перед очагом, из которого поднимается живое веселое пламя; пыль, мелкая рыжая мякина — вроде сизого дыма. Крупные зерна прыгают внизу и потрескивают, как горячие угольки. А по краям очага скапливается седой пепел — мелкие семена сорных трав.

Лучшие, крупные зерна, падают вниз. С ними — мелкие камешки, сухие ягодки шиповника, зубчатые колечки мертвых червяков. Мать долго, с женским терпением, выбирает из зерен сор. Около нее прыгают довольные воробьи, выхватывают из-под рук зерна.

— Мама, поймай воробья, — просит Доржи.

— Суп, что ли, из него варить?

— Они зерна растаскивают..

— Ничего, тебе останется… А их ждут голодные птенчики…

Любил Доржи вместе с братьями молоть зерно на ручной мельнице. Она стоит возле сарая — большая, тяжелая. Еще дед Боргон положил круглый камень с дыркой в середине на другой камень. С тех пор мельница не знает покоя. На ней мелют зерно все соседи. Доржи знал, у кого какое зерно, кто мелет чаще других. У Ухинхэна зерно тощее, синеватое, с головней; у Холхоя — набухшее в воде, рыхлое…

У Мархансая своей мельницы нет. «Зачем тратиться на покупку мельницы, когда у соседей можно молоть?» — рассудил Жарбаев. От него чаще всех приносили зерно: через каждые три дня. Доржи любил, когда приходил Балдан. Тяжелый камень легко слушался его… Балдан приноровился насыпать зерно, не останавливая мельницу. Казалось, что камень вот-вот соскочит и разобьется о стенку. Приходила и слепая Тобшой. Она чисто собирала после себя муку — зрячий так не сумеет.

— Ни одного зернышка не уронили, — удивлялась мать.

— Зачем ронять? Моя бабушка тоже была слепой, так она даже шубу себе сама кроила, другим не доверяла.

Берестяные туески делала, на продукты меняла, нас кормила, — отвечала Тобшой.

Многое вспоминается Доржи: переезд на зимники, дни сагалгана, песни Жалмы, веселые рассказы Еши…

АЛЕША АНОСОВ

В воскресенье ребята не сидели дома. У каждого в городе есть знакомые. Только Доржи идти было некуда. Он стоял у окна, смотрел на улицу. Мимо проходили нарядные горожане, в обнимку брели, покачиваясь, пьяные. Усатый полицейский прохаживался возле питейного заведения. На пролетке важно восседала женщина — вся в черном, с пером на большой шляпе. У ее ног — маленькая лохматая собачонка.

За спиной раздался голос:

— «Приветствую тебя, пустынный уголок!»

Доржи обернулся. У дверей стоял худощавый мальчик. На нем поношенная рубаха, на плече — мешок. В руке — перевязанные веревкой книги. У мальчика большие зеленоватые глаза, по лицу рассыпаны веснушки. «Как у Саши», — подумал Доржи.

Мальчик пристроил книги на краешек стола, вытащил из мешка одеяло, сшитое из цветных лоскутков, положил его на свободную кровать. Сдернул фуражку, стал оглядывать стены и неожиданно проговорил по-бурятски:

— Неужели не могли вбить лишнего гвоздика?.. Ты новичок? Я Алексей Аносов.

— А я Доржи, Банзара сын.

Доржи понравилось, что Алексей держится просто, дружелюбно.

— Где ты научился говорить по-нашему?

— Мы живем в бурятском улусе, казаки. Все песни, все загадки бурятские знаю. Ты погоди, я сейчас…

Алексей куда-то убежал, принес ведро воды, щепок, поставил самовар.

— Будем пить чай. Доставай свою кружку, — по-хозяйски распоряжался Алеша. — Я гостинцы из дому привез.

Он развязал мешок, стал выкладывать на стол белый хлеб, свежие огурцы, вареные яйца.

— На, попробуй, — Алеша протянул Доржи румяную лепешку. — Мама пекла.

Доржи взял. Она оказалась с творогом. Сладкая, вкусная.

— Хорошая лепешка, — похвалил Доржи.

— Это, брат, не лепешка. Шанежка.

Самовар вскипел. Мальчики уселись за стол.

— Ну, как тебе школа? Нравится? Гытыл не пристает?

— Гытыла уже нет, исключили, — с грустью ответил Доржи. — Веселый был…

И Доржи с увлечением стал вспоминать о проделках Гытыла. Когда он рассказал, как Гытыл облил водой смотрителя, Алеша рассмеялся.

— Вот за это молодец! А вообще-то не люблю я его. Обижает тех, кто послабее.

— Он же сильнее всех. Что ж, ему никого и не трогать?

— Сильнее… В прошлом году я ему так наподдавал, смирным потом ходил… Хочешь, я покажу, как любого можно с ног сбить? А ну, встань.

Доржи вылез из-за стола. Алеша подскочил к нему, подставил ногу и изо всех сил толкнул в грудь. Доржи упал, Алеша придавил ему лопатки к полу.

— Все. На лопатках. Отпустить?

— Отпусти, — чуть не плача, проговорил Доржи. — Прыгаешь, как дикий козел.

— Да ты никак обиделся? Я же показываю, как надо.

Доржи надулся, стал смотреть в окно. Алеша тряхнул головой.

— Я ведь охотник, а на охоте ловкость нужна. Ты думаешь, почему я в школу опоздал? На охоте был.

— Ну?

— А что, не веришь? У нас в степи дрофы водятся. Знаешь, степные курицы… Больше барана. Хитрые… Близко не подпускают. Вот мне и захотелось добыть такую.

Доржи сел на скамейку. Он уже забыл про свою обиду.

— Поймал?