— Какой ты быстрый! Взял я потихоньку у отца ружье — и в степь. Темно еще было. Я спрятался за камнем. Солнце взошло, смотрю — тут они. Три штуки. Стал подкрадываться, они заметили, побежали. Знаешь, как они бегают, ого! Ну, я за ними, а они дальше. Подпустят немного и опять убегут. Один раз совсем близко были.
— Чего ж ты не стрелял?
Алеша смутился.
— Боязно было? — понимающе спросил Доржи.
— Ага. — Но Алеша сразу же спохватился. — Не то что боязно, я живьем хотел поймать.
— Ну и как, удалось?
— Да не перебивай же ты! Подкрался я к одной дрофе, схватил ее за ногу…
— А она и взлетела, — подсказал Доржи.
— И вовсе не взлетела. Кричать стала. Тут со всей степи набежали дрофы и ну бить меня крыльями, долбить клювами. Я — бегом, они — за мной, целое стадо. Ей-богу. Вижу — гора. Я и спрятался за камнями, ружье высунул да как бабахну!
— Попал?
— Попал. Трех сразу убил.
— Как же ты их домой донес? Они ведь тяжелые.
Алексей, видно, растерялся, потом быстро проговорил:
— Я их бросил… Стало темнеть. А я далеко зашел, дороги не знаю. На второй день только домой попал — пастухи дорогу показали, хлеба дали.
— Со мной почему-то ничего такого не случается, — вздохнул Доржи. — Ты вон какой храбрый.
Алеша снисходительно усмехнулся:
— Это что, со мной и не такое бывало. Потом расскажу.
— Расскажи сейчас.
— Надоело. Пойдем лучше в город. На базаре, наверно, народу много. Может, драка будет… Побежим скорей, а то еще дежурный привяжется.
Ребята шагают по песчаным улицам. Доржи с уважением и завистью посматривает на Алешу. Почему он, Доржи, ни разу не взял у отца ружье? Вот и нет у него ничего интересного.
По обеим сторонам улицы — покосившиеся домики с подгнившими заборами.
Дома, дома, дома… «В котором из них живет Мария Николаевна?»
Мальчики вышли на площадь. Здесь большая белая церковь — русский дацан.
— Алеша, а что там внутри?
— Как — что? Молятся, а кругом иконы висят. Хочешь посмотреть?
— Меня же не впустят. Еще изругают.
— Со мной можешь не бояться. Зайдем. Там как раз служба.
Когда Доржи вошел в церковь, ему почудилось, будто он овца, попавшая в чужую отару, будто он в. чужом тесном халате… Он огляделся. Со всех сторон на него смотрели с икон изможденные, страдальческие лица. Это, наверно, русские боги. Доржи вспомнились бурятские боги — многорукие, многоголовые, с большими синими животами, с глазами на лбу, на ладонях, на ступнях ног. Изо рта у них пышет огонь. Есть, правда, и другие — золоченые, улыбающиеся…
В церкви гудит густой бас русского ламы — отца Онуфрия. Доржи видел его в школе — он преподает, в уездном училище. С виду отец Онуфрий совсем не похож на ламу Попхоя. У Попхоя шея тонкая, головка маленькая, с куриное яйцо, глаза узкие, будто в две щели налито по капле мутной воды. У Онуфрия же глаза большие и злые. Шея у него толстая, нос шишковатый, красный.
— Возблагодарите господа за судьбу свою, смирением и покорностью снищите любовь и благоволение божье. Терпите муки и страдания во славу царя небесного! Я поведаю вам притчу о святой мученице Харитине…
Доржи отгоняет от себя думы о бурятских богах, слушает притчу о маленькой девочке Харитине.
Отец Онуфрий молитвенно сложил руки, закатил глаза под мохнатые брови.
— Паства моя! Ни словом, ни делом не помышляйте претив господа бога и его наместника на земле — самодержца всея Руси, помазанника божия!
Служба кончилась.
— Ну как? — спросил Алексей, когда они шли домой. — Понравилось?
— Интересно. — Доржи помолчал и добавил: — Ламы тоже всегда говорят, что надо, белого царя и нойонов слушаться.
— А ведь правда. Я был в дацане, — нерешительно проговорил Алексей. Потом сказал задумчиво: — В церкви хорошо поют. На рождестве послушаем, красивая служба будет… Ну, кто скорей добежит! — вдруг выкрикнул он задорно и побежал.
Доржи припустился так, что прохожие шарахались и чертыхались. Но Доржи не до них — ему надо обязательно прибежать первым.
В комнате было темно.
Алеша стал зажигать свечу, нечаянно задел книги, которые так и. не убрал со стола. Доржи принялся собирать. их с полу.
— Как много у тебя книг! Неужели ты все прочел?
— Конечно.
— И помнишь — в какой про что?
— Ну да. Стихи наизусть помню. Слово в слово. Давай вот зажмурюсь, а ты по книжке следи. Пушкина, хочешь, по памяти расскажу? Нам в прошлом году учитель математики Давыдов о нем рассказывал… Ой, хорошо читает!
— Как же так, он ведь задачи должен задавать?
— Ну и что же? А он Пушкина любит и сам сочиняет.
— А почему я его не видел?
— Болеет. Ходить не может, ноги у него отнялись. Хочешь, как-нибудь пойдем к нему вместе, проведаем его?