Доржи, сын Банзара

Где же муж Марии Николаевны? Вон окурок в пепельнице, вон серебряная коробка для табака. Забыл, наверно, и ушел. Интересно повидать его. Должно быть, хороший человек…

Мальчики собрались домой. Доржи и Алеша прощаются:

— До свидания, Мария Николаевна, Сэсэгхэн, Стэма!

— Приходите, мальчики, — приглашает тетя Мария. Приходите, приходите! — кричат вслед девочки.

ТАК ЗАРОДИЛАСЬ ПЕСНЯ…

Снова воскресенье. Последнее воскресенье. Дома остались только Доржи и Алексей. Через четыре-пять дней ребята разъезжаются на каникулы и сейчас ушли прощаться со знакомыми.

— Алеша, ты хотел взять меня с собой к больному учителю. Помнишь, рассказывал о нем?

— Пойдем сейчас. Хочешь?

Путь шел по песчаным улицам. Доржи уже не смотрел по сторонам, все улицы ему теперь знакомы. Потом свернули в какой-то узкий, кривой переулок, пошли по обрывистому берегу Грязнухи. Поднялись на горку, миновали часовню. Алексей остановился у низенькой избушки. «Неужели здесь живет учитель? — удивился Доржи, задерживаясь у порога. — Совсем как юрта Эрдэмтэ».

В комнате темновато, пахнет сыростью. В углу стоит кровать, застланная стареньким одеялом. У окна — широкий некрашеный стол, за которым сидят трое мужчин. Доржи бросилось в глаза, что в комнате много книг.

Учитель сидел в коляске, руки лежали на ее высоких колесах, словно он собирался двинуться в путь.

Одним из сидящих за столом был учитель рисования Артем Филиппович. Он взглянул на мальчиков и ничего не сказал, наверно, не узнал по своей близорукости. А если приглядится, спросит Доржи: «Ты что это шатаешься, как бездомный котенок?» Илья Ильич и Николай Степанович обязательно бы так спросили… Доржи узнал и второго мужчину — это муж Марии Николаевны, Алексей Иванович.

Больной учитель протянул Аносову узкую, сильную руку.

— Проходи, проходи, Алеша… Да ты с другом… Ну, здравствуй! Как тебя зовут?

— Доржи.

— Доржи — по-тибетски «алмаз». Хорошее имя… Как успехи, Алеша, как постигаешь науки?

— Хорошо, спасибо, — солидно ответил Алексей. — А вы как живете?

Учитель улыбнулся:

— Все бы и у меня ничего, Алеша, да вот соседская девушка обо мне забыла. Ты уж сделай доброе дело: поколи дров да картошки почисти. За печкой в корзинке.

Мальчики с охотой взялись за дело: натаскали дров, почистили картошки — она была мелкой и дряблой. Ножи тупые, будто сто лет с бруском не встречались. Мальчики сидят тихо, слушают разговор. Доржи приметил, что Артем Филиппович и муж Марии Николаевны меньше говорят сами, больше слушают хозяина.

— Что нового творите? — спросил Артем Филиппович.

— Ничего, кроме шуточных басен для «Литературного цветника». Да и то… Недавно пожаловал ко мне Илья Ильич. Какой ветер, думаю, тебя занес? «Не одобряю, говорит, ваши затеи, молодой человек… Издавать газеты и журналы — дело Петербурга и Москвы. Этот ваш альманах с рисунками да баснями — вредная выдумка. Начинаете С веселых басен, а как бы не окончили печальными элегиями». А я взял да и предложил ему самому статью написать. Что тут было! Бедняга даже заикаться начал.

Все рассмеялись.

— Не слушайте его, пусть каркает. Присылайте в альманах и басни, и пьесы.

— А я и не слушаю, Алексей Иванович… Какие чудесные карикатуры вы даете в альманах, Артем Филиппович! Злее всяких эпиграмм, особенно моих.

— Ваши эпиграммы прелестны. — Алексей Иванович взял со стола толстую тетрадь в яркой обложке. — Жена моя сколько раз альманах переписывала, а все от ваших эпиграмм в восторге…

— Нет, нет, — отмахнулся больной. — Не мастер я на эпиграммы. Это оружие не ранить, не раздражать должно, а разить наповал. Эпиграммы не стрелы амуровы, а пики богатыря. Пушкин владеет этим оружием непревзойденно. И вообще — какой талант! Пригласить бы его в нашу Сибирь, показать Байкал, Ангару, Селенгу, тайгу соболиную, сказать бы ему: «Вот чудесный край, не воспетый еще в песнях». Я уверен — Пушкин полюбил бы наши места за суровость, за красу их неповторимую…

Доржи забыл о картошке, которая кипит на плите. Он слушает, боится пропустить слово. Ему хочется, чтобы учитель побольше рассказал о Пушкине. Он теперь знает, что у Пушкина нет бороды, что он не играет на хуре. И улигеры у него совсем, совсем не такие, как у Борхой ока.

Но больной уже говорит о другом.

— Я часами стаивал на берегах Байкала. Красавица Ангара, единственная дочь Байкала, уносит все богатства, которые дарят ему бессчетные сыновья. Помните бурятскую легенду? Я мечтаю переложить ее на стихи. Представляете? Разъяренный седой Байкал схватил обломок скалы и швырнул его вслед своевольной красавице — дочери Ангаре. И по сей день тот камень лежит в ее бирюзовой воде…

— Да, да, — подтвердил Артем Филиппович. — Буряты эту скалу Шаманским камнем зовут. Я в альбом эти места зарисовал.