Достоевский. Энциклопедия

Но Суслова и сама мучилась не меньше. Именно в те парижские дни, когда Достоевский узнаёт, что «немножечко опоздал приехать», когда он сам находится на грани отчаяния, а Аполлинария, словно зло пародируя соответствующие сцены из «Униженных и оскорблённых», продолжала встречаться с Сальвадором и посвящала Фёдора Михайловича во все подробности своих взаимоотношений с испанцем, она решила даже покончить жизнь самоубийством. В дневнике она описала подробно, как сожгла перед этим некоторые свои тетради и компрометирующие письма (вот когда, вероятно, погибло и несколько бесценных писем влюблённого Достоевского!), как провела ночь в мыслях о самоубийстве, как пришла утром к Фёдору Михайловичу плакаться в жилетку, как он её успокоил и на время примирил с гнусной жизнью и подлостью Сальвадора. О том, что запутанные, мучительные отношения с Достоевским и Сальвадором чуть не довели эту роковую женщину до суицида, можно в какой-то мере судить по сюжету документально-мемуарной повести Сусловой «Чужая и свой»: в конце героиня её, Анна Павловна — alter ego Аполлинарии Прокофьевны, бросается в реку…

Отношения Достоевского с Сусловой продолжались и позже, вплоть до 1867 г., но уже практически только на эпистолярном уровне, однако ж и это доставляло минуты ревности уже второй жене писателя А. Г. Достоевской. В последнем своём письме к Аполлинарии (23 апр. /5 мая/ 1867 г.) Достоевский попрощался с ней так: «До свидания, друг вечный!..»

Эта женщина, действительно, счастлива не была: вышла замуж только в 40 лет (в 1880 г., ещё при жизни Достоевского) за Розанова, которому было 24, и который женился на ней во многом из-за благоговейного отношения к Достоевскому; через 6 лет они расстались, но «Суслиха» (выражение Розанова) целых 20 лет не давала развода мужу, который создал другую семью. Дожила Суслова почти до 80-ти лет и умерла в 1918 г., в один год с Анной Григорьевной Достоевской и совсем невдалеке от неё, тоже в Крыму. Ещё в 1865 г., в период агонии взаимоотношений с автором «Униженных и оскорблённых», Суслова сформулировала в дневнике: «Покинет ли меня когда-нибудь гордость? Нет, не может быть, лучше умереть. Лучше умереть с тоски, но свободной, независимой от внешних вещей <…> я нахожу жизнь так грубой и так печальной, что я с трудом её выношу. Боже мой, неужели всегда будет так! И стоило ли родиться!..» [Д. в восп., т. 2, с. 17] Запись эта во многом объясняет-иллюстрирует её характер, её судьбу.

Достоевский, в большей или меньшей степени, «вспоминал» Аполлинарию Суслову при создании образов таких героинь-мучительниц (кроме упоминаемой уже Настасьи Филипповны), как Авдотья Романовна Раскольникова («Преступление и наказание»), Аглая Епанчина («Идиот»), Ахмакова

(«Подросток»), Катерина Ивановна Верховцева («Братья Карамазовы»), но в первую и главную очередь, конечно, —

Полина из «Игрока».

Сохранились 3 письма Достоевского к Сусловой (1865–1867) и 2 письма Аполлинарии к писателю (1863–1864).

Суслова Надежда Прокофьевна

(в замуж. Эрисман, 1843–1918)

Младшая сестра А. П. Сусловой; первая русская женщина-врач. Достоевский очень уважал её и, к примеру, в письме от 1 /13/ января 1868 г. к племяннице С. А. Ивановой писал: «…на днях прочёл в газетах, что прежний друг мой, Надежда Суслова (сестра Аполлинарии Сусловой) выдержала в Цюрихском университете экзамен на доктора медицины и блистательно защитила свою диссертацию. Это ещё очень молодая девушка; ей, впрочем, теперь 23 года, редкая личность, благородная, честная, высокая!» А в единственном сохранившемся письме к самой Сусловой (от 19 апр. 1869 г.) писатель в ответ на её упрёки за сестру крайне откровенно написал о своих мучительных отношениях с Аполлинарией и признавался: «Прибавлю, собственно для Вас, ещё то, что Вы, кажется, не первый год меня знаете, что я в каждую тяжёлую минуту к Вам приезжал отдохнуть душой, а в последнее время исключительно только к Вам одной и приходил, когда уж очень, бывало, наболит в сердце. Вы видели меня в самые искренние мои мгновения, а потому сами можете судить: люблю ли я питаться чужими страданиями, груб ли я (внутренно), жесток ли я? <…> Не вините хоть Вы меня. Я Вас высоко ценю, Вы редкое существо из встреченных мною в жизни, я не хочу потерять Вашего сердца. Я высоко ценю Ваш взгляд на меня и Вашу память обо мне. Я Вам потому так прямо про это пишу, что Вы сами знаете, я ничего от Вас не домогаюсь, ничего от Вас не надеюсь получить, следовательно, Вы не можете приписать моих слов ни лести, ни заискиванию, а прямо примете их за искреннее движение моей души…»

^{Н. П. Суслова}