Достоевский и евреи

Шуты Достоевского, напротив, смешат именно собой, своим демонстративным антиповедением, своим умышленным самоунижением. Обычно шут-приживальщик смешит, издеваясь над собой, и достигает свою цель — свое выживание [ДМИТРИЕВА].

В романе «Бесы» масса персонажей юродствует, и берет свое начало в этом феномене российской культуры. Для того, чтобы выжить юродствующие в житейских ситуациях часто хитрят, ломаются, дают над собой смеяться и тем самым выкраивают себе место для выживания. Аспект «выживания» релевантен для образа Лямшина, так как он тоже выкраивает себе роль в обществе, в котором его не примут на равных, но к которому он хочет принадлежать. Мы отмечали в анализе образа Бумштейна, что его комедийное актерское поведение было тактикой для выживания в остроге. Психологизм этой стратегии оправдан в конкретной экстремальной ситуации в каторге. В романе «Бесы» шутовство Лямшина также многопланово, как и поведение Бумштейна в тюрьме.

В нарративе Достоевского Лямшин типологически связан с Бумштейном не только стереотипом шутовства и комедийности, но и специфической анти- иудейской мифологией. В «Записках из Мертвого Дома» каторжники воспринимают Бумштейна через образ Иуды, который, по христианской традиции, предал Христа. Вспомним, что в «Мертвом Доме» эта тема обращается в шутку и не получает развития в конкретном поведении Бумштейна. Не так обстоит дело в «Бесах». Здесь тема Иуды предателя переводится в политическую реальность, при которой именно еврей Лямшин доносит властям на товарищей конспираторов. В поведении Лямшина Достоевский развивает две линии, которые он обыгрывает в романе: он соединяет религиозную аллюзию и политическую ситуацию. В «Бесах» религиозный подтекст соединен с политической подоплекой, что и выводит роман-памфлет на уровень религиозных аллегорий и мифологии. В результате Лямшин соединяет в себе два начала, поэтому в самом длинном описании Лямшина у Достоевского переплетаются две линии: