Достояние павших

Уже на второй день после того, как три меча неразлучной троицы перекочевали в шкафчики, Гаота с удивлением заметила, что поднимаясь по лестнице, придерживает отсутствующие ножны рукой, хотя тот же Тис, оказавшийся на половину пролета впереди, размахивал руками, как будто так и ходил всю жизнь налегке. Гаота оглянулась, окинула взглядом подружек, который точно таким же жестом пристроили ладони на левом бедре и, похлопав себя по тому же месту, вызвала их дружный хохот. Бегать по пустым коридорам и лестницам без меча было и в самом деле куда удобнее, чем с мечом, и все же каждый вечер Гаота открывала бронзовый замок, извлекала из деревянного хранилища меч и подолгу держала его в руках. Если бы еще при этом перед ее глазами не вставала та уже как будто давняя картина этого же меча, лежащего на груде поверженных врагов. Меча, рукоять которого сжимала рука ее матери.

Дни шли своим чередом. Появление Тиса не вызвало того оживления, которое, как понимала уже задним числом Гаота, вызвал ее приход. Волей неволей, они стали с ним противоположностями, но касалось это только прохождения четырех пределов. Всем, кто стал свидетелем попадания Тиса в Стебли, показалось, что он прошел это испытание играючи, обычной походкой, примерно так, как проходит четыре предела старик Тид или как преодолевает их Синай, не делая различия между заколдованным путем и обычным, а она облила их собственной кровью, и это обстоятельство словно заноза донимало ее. С другой стороны, вспоминать о пережитых мучениях ей было больно, и она постаралась углубиться в других заботы.

Та прогулка с Тисом, которая с каждым днем словно рассеивалась в памяти, все же заставила Гаоту, да и ее подружек, взглянуть на крепость другими глазами. Но сначала они устроили в своей комнате тайный совет четырех, считая четвертым рыжего кота, который усердно мурлыкал до окончания секретного совещания и даже еще дольше. Троица старательно перелистала доверенную им книгу учета надписей на стенах крепости, ничего интересного там не нашла, сделала вывод, что все работа у них еще впереди и рукой Йоры, как самой аккуратной из всех троих – вывела на странице, выделенной для главной галереи: «Тайное становится явным для тех, кто обнаруживает его, не будучи тайным для тех, кто взирает на все подобно солнцу. Выйти, но не войти, исход первый». Переглянувшись, подружки решили, что равенство трех башен на соседнем рисунке в большой галерее тоже заслуживает занесения в порученный им учет, и Йора, высунув от напряжения язык, вычертила – «Рисунок, изображающий Стебли со стороны Медвежьего урочища, отличается от реального вида крепости. На нем все башни одинаковой высоты».

– Нарисовать бы надо, – поморщилась Дина, но Йора отрицательно помотала головой.

– Не нарисовать, а перерисовать. Точно. Я вот не возьмусь. Тут никак без Гантанаса не обойтись. Но срочности никакой нет. Нам еще здесь учиться и учиться. Что будем дальше делать?

Задав этот вопрос, Йора посмотрела на Гаоту, и та вдруг поняла, что не только и Дина, и Йора в какой-то степени заменили ей семью, но и она сама стала для них кем-то вроде старшей сестры, и от этого у нее слегка защемила в груди – куда приятнее было бы быть младшей сестрой.

– Что будем делать дальше? – переспросила Гаота. – Будем составлять план!

– Зачем? – удивилась Дина.

– Чтобы следовать ему! – обрадовалась Йора. – Как я сама не догадалась?

План у подружек получился замечательный. Они даже выскоблили кусок старого пергамента и записали этот план на нем, хотя, конечно, можно было обойтись и листком серой бумаги, на которой Гантанас обучал школяров одной из самых сложных наук – каллиграфии. Но торжественность момента требовала пергамента.

План получился длинным, и три его последних пункта способны были вызвать оторопь даже у Гантанаса, поскольку там было написано, что именно они трое – Дина, Йора и Гаота – должны найти все тайные выходы из крепости, стать самыми красивыми, сильными и умными в Приюте Окаянных и окрестностях до самой Нечи (до которой было никак не меньше двух тысяч лиг) и конечно же победить Черный Круг (о котором они мало что знали) и самого Дайреда в том числе. Но первые пункты были обманчиво просты, и к их выполнению подружки приступили в первые же свободные дни.

Сначала они заявились в кузницу к Габу и попросили показать им какой-нибудь древний нагрудник, на котором есть изображение вазы. Габ опустил молот, с минуту смотрел на трех разбойниц с недоумением, затем пожал плечами, подошел к тянущимся вдоль одной из стен кузницы полкам и выудил покрытый прозеленью медный щит, на котором и в самом деле был выбит силуэт вазы, окруженной витиеватой надписью.

– И что здесь написано? – скривилась Йора. – Не могу разобрать язык.

– Все тот же староаданский, только буквицы снокские, сейчас они уже не в ходу, – успокоил девчонку Габ и, скинув рукавицу, стал вести пальцем по древней вязи. – «Прими жизнь мою, как заклятье мое. Сила в полноте твоей».

– А на других что написано? – с недоумением спросила Йора.