Дотянуться до моря

Спрашивая это, он почему-то поглядывал на мои руки, лежащие на руле, и явно не горел желанием оставаться со мной наедине. Я подумал, что говорить с ним в таком состоянии все равно бесполезно, да и не знал я, о чем говорить. Все было настолько ясно и понятно, что обсуждать тут, на мой взгляд, было нечего. Если что-то в этом роде сотворил бы чужой человек, с которым я до того общался, то он был бы немедленно вычеркнут изо всех моих возможных списков раз и навсегда. С сыном так — к счастью или несчастью — не поступишь, но говорить все равно было не о чем. Разве что на самом деле пару плюх по мордасам отвесить? Да нет, раньше надо было, не зря в Домострое учили: «Любя сына своего, увеличивай ему раны, и потом не нахвалишься им», а теперь поздно. Не глядя на отпрыска, я кивнул. Кир не без труда вылез из машины и, отчетливо пошатываясь, направился к ментовке. Я чертыхнулся: даже время ожидания решения «пан-пропал» ему будет потом вспоминаться не мучительными замираниями сердца приговоренного перед казнью, а через алкогольные пары — смутно и нестрашно.

Головой за Марину по здравому рассуждению я не переживал, но на душе все равно скребло. Хотя то, что на передачу денег должна ехать она, было определено ментами и, вроде как, являлось форс-мажором, совесть не давала покоя. Ты ведь мог возразить: «Нет, поеду я, это дело не женское!», но почему-то не возразил. Ну, да, понимал, что поездка эта, к счастью, не бросок на вражеский танк, но все равно вышло как-то кривовато. А если бы танк? Вызвался другой, и слава Богу, пронесло? Ну, да, глупо же всем помирать там, где достаточно всего одной жертвы. Но вот что, если эта необходимая жертва — твоя жена? Я помотал головой: эдак самобичевание вообще до абсурда доведет! Будет танк — будем думать. Только вот Марина никогда не тратила время на принятие решения: танк, не танк, если речь шла о близких, она бросалась навстречу опасности, не раздумывая. Скорее всего, это было у нее неосознанно, на уровне инстинктов, как у рыси, защищая детенышей, бросающейся на медведя, против которого шансов у нее нет. Пожалуй, только сейчас я вдруг с отточенной ясностью представил, что все почти четверть века нашего с Мариной супружества я жил с ней, как у Христа за пазухой, как за каменной стеной. Да, да, именно — я у нее, а не она у меня! Нет, я, конечно, обязанности добытчика и защитника выполнял тоже вполне добросовестно, достигнув, что называется, «степеней известных». Но, во-первых, на фоне достижений иных товарищей это были высоты отнюдь не Эверестовы, а, во-вторых, быть нормальным мужиком — вообще не достижение, а норма, предписанная природой. А вот Марина свои обязанности по поддержанию домашнего очага обычными женскими «родить-накормить-убраться-постирать» никогда не ограничивала. Настолько, что это ее «расширенное» толкование своей роли в семье иногда приводило нас к непониманию и даже конфликтам.