Дождь в Париже

После расставания с Женечкой год или даже больше отдыхал. Дремал. Работа, квартира, иногда – вечера в церкви, раз в два-три месяца – участие в раздаче еды, одежды в бедных районах. Приятели, одноклассники, с которыми за время с Женечкой он и так почти не встречался, забылись совсем, женщин не хотелось. Если желание донимало, он открывал порносайт и наблюдал, как сексом занимаются другие. Он помнил все ощущения близости с женщиной, поэтому быстро и без усилий входил в состояние участия в совокуплении. Испытывал удовольствие, порой, кажется, большее, чем от реального: вот только что была горячая, сочная, упругая рядом и исчезла после выплеска семени в салфетку. И не надо вести лишние разговоры, пристраиваться к ее жизни, спорить, уступать. Спокойно засыпаешь, погасив компьютер.

Но жизнь есть жизнь, в ней происходят события, перемены. Даже если не хочешь.

В общине стали случаться конфликты. Некоторые женщины вступали в спор со Станиславом Андреевичем. Поначалу Андрей не понимал сути спора, да и не хотел понимать, но споры вспыхивали в основном во время чаепитий, поэтому не прислушиваться, не вникать было невозможно.

Женщины сравнивали их службы с православными и пеняли Станиславу Андреевичу за то, что у них все не так торжественно, благолепно.

«Благолепие? – сдерживая раздражение, отвечал Сейфулин. – Вам нужно это показное благолепие, желтая краска? Но ведь это внешнее, показное. Согласен, во времена Средневековья человека нужно было поразить красотой, величием храма. Для этого и строили высокие храмы. Что православные, что католики. Лютер восстал против этого. Он доказал, что Бог не любит богатства и роскоши, Ему не нужны храмы до неба. В пещерах и норах первых христиан Он появлялся чаще, чем в Кельнском соборе, Парижской Богоматери, в Василии Блаженном. Бог в первую очередь в слове, в головах тех, кто старается жить не в грехе. Грешить же, а потом нести деньги, чтобы построили церковь или сделали иконостас еще более пышный, – это лицемерие».

«Но ведь храм – это воплощение рая, – отвечали женщины, – облачение священника – одежда Христа как Царя Царей. А у нас что… Мы вот с Галиной поговорили и решили уйти. Не сердитесь, но там нам как-то теплее».

Станислав Андреевич сокрушенно качал головой:

«Ох, сестры, сестры, попали вы в фарисейские сети».

До скандалов не доходило, но чаепития сделались неуютными, напоминали поминки, и пустые стулья покинувших общину были страшны, будто места мертвецов… Андрей бросил приходить в церковь. Десятина вычитывалась из зарплаты автоматически. Он не возражал, воспринимал это как плату за непыльную и нетрудную работу.

Видимо, боясь, что и он отпадет, Станислав Андреевич то по телефону, то появляясь в салоне, пытался с ним поговорить. Спрашивал о Женечке, предлагал помочь, если «помощь нужна»; звонил и Ринат из Новосибирска. Андрей уклонялся от разговоров: ни шевелить языком, ни думать не хотелось. Шевеление и думание потянут за собой переживания…

Единственной более-менее сильной эмоциональной вспышкой в те месяцы – и то потому, наверное, что это не касалось Андрея лично, – стал снос автовокзала на Горе, возле телецентра. «Новый автовокзал», как до самой гибели называли его горожане старшего поколения.

Раньше в Кызыле был автовокзал недалеко от парка. Но он оказался неудобным, когда появилось много маршрутов: маленький зал ожидания, тесная площадка для автобусов. И построили этот.

Лет в одиннадцать-двенадцать Андрей с пацанами любили приходить сюда, чтоб посмотреть на уезжающие в другие города огромные «Икарусы». Завороженно читали таблички на лобовых стеклах: «Кызыл – Абакан», «Кызыл – Красноярск», «Кызыл – Ак-Довурак», «Кызыл – Самагалтай».

Внутри здания, двухэтажного, просторного, с огромными окнами, были автоматические камеры хранения, кафе (а кафе в то время в городе имелось наперечет), парикмахерская, аппараты с газировкой, а главное – игровые автоматы. «Морской бой», «Снайпер», «Скачки»… Короче, это был кусочек не совсем того Кызыла, в котором они ежедневно жили тогда.

Потом подросли, стали гонять в аэропорт; если Андрей позже куда-то отправлялся – в Абакан, Туран, – то забегал на вокзал, всегда торопясь, скорее покупал билет, и было не до разглядывания обстановки. Но ощущение некоторой необыкновенности места сохранялось. А с конца девяностых он перестал ездить с вокзала: за Саяны ходили довольно дешевые, ненамного дороже автобуса такси – восьмиместные «тойоты».

И теперь, увидев из окна маршрутки бетонный остов с черными раздолбленными проемами окон без рам, Андрей испугался. Даже сказал вслух:

«Что с ним?»

Одна из пассажирок с готовностью стала отвечать:

«Да вот, рушат. Нерентабельный, говорят. В газете читала. Рейсы-то поотменяли. Какие остались – со старого ходят. А тут – то отопление лопнет, то крыша… Снести-то легче, чем ремонтировать. Скоро всё поснесут».

Когда «новый» автовокзал исчез окончательно, на его месте стали строить большую православную церковь.

Церковь в Кызыле была с самого его основания. Правда, крошечная и хоть не на окраине, но в стороне от центра.