Дождь в Париже

Впервые в ней, точнее, возле нее Андрей побывал на Пасху девяносто второго. Тогда у русской молодежи возникла мода на крестики, иконки, и многие неформалы стали сочетать «Металлику», «Депеш Мод», «Гражданскую оборону», напульсники и косухи с православием. И главной фишкой было провести пасхальную и рождественскую ночи в церкви.

Но это оказалась именно мода – через пару лет она исчезла. Единицы сделались истинно верующими, соблюдающими обряды, а большинство забыло о своем мимолетном увлечении.

В ту апрельскую ночь народу собралось очень много. Церковь не вмещала и малой части, и человек триста стояли во дворике, а то и за оградой. Одни крестились, другие, правда, без криков и ржания переговаривались, пили пиво и ждали главной диковины – крестного хода и колокольного звона.

Оттесненный в задние ряды, Андрей крестного хода почти не увидел, да он и получился таким, чисто символическим. Церковь обойти было невозможно: одним боком она примыкала к самой ограде, за которой начинался крутой спуск к болоту, из которого рождалась речка Тонмас-суг. Священник, его помощники с хоругвями и иконами побродили по свободному пятачку под стенами, две-три женщины, знающие церковные песнопения, спели их тонкими голосами, священник три раза не совсем уверенным голосом произнес: «Христос воскресе», и несколько голосов ему три раза ответили: «Воистину воскресе», и под тусклый звон процессия вернулась внутрь.

Люди на улице зажгли свечи, некоторые поцеловались и стали расходиться.

Компания, в которой был Андрей, тоже двинула в свой район. У Пашки Бобровского пустовала хата – мама на даче, – в сумке позвякивали три бутылки рислинга, и маячило приятное окончание этой ночи.

Кто там шел тогда по улице Комсомольской в сторону Красноармейской? Да вся их тогдашняя тусовка – Белый, Боб, Игорек Валеев, Саня Престенский, Марина Лузгина, Юлька Солдатова. Ольга.

На Топкина, сегодняшнего, сорокалетнего, снова накатила колющая волна тоски. Такой, что он застонал и сжал, как вражью шкуру, одеяло в кулаках.

Неужели каждое воспоминание будет теперь сопровождаться тоской? Болью тоски?

Женечка, Ольга, автовокзал, сто лет ему не нужный…

Да, на месте автовокзала теперь большая церковь. Как там, точнее? Епархиальный собор.

Строили долго, с перерывами, обсуждениями в прессе. Многие грустно посмеивались: «Сначала республику от потенциальных прихожан очистили, за Саяны выдавили, а теперь – храм такой. Кто в него ходить-то будет? И денег бухают – жуть».

Деньги бухал в основном бизнесмен Сергей Пугачев. И не только в строительство храма.

В Туву он, а верней, одно из его деловых щупалец, попал в конце девяностых. Енисейская промышленная компания, которой владел Пугачев, открыла в республике крупнейшие в мире – так говорили по телику – залежи коксующегося угля редкой марки «Ж». Чтобы укрепиться на этой земле, Пугачев вскоре сделался сенатором от Тувы в Совете Федерации.

В Кызыле его встречали с белыми полотенцами, символизирующими особое уважение, надеялись, что он поможет наладить жизнь бедной республики. И кое-что бизнесмен-сенатор делал, но больше, конечно, старался для себя.

Вывозить уголь КамАЗами через Саяны до ближайшей ж/д станции под Минусинском было дорого, и Пугачев стал пробивать проект железной дороги в Туву. Идея многим понравилась, в том числе и тогдашнему министру МЧС, самому известному тувинцу Сергею Шойгу.

В уши жителей республики и остальных россиян (хотя остальным до этого было мало дела) полились потоки благостных речей: «Железная дорога превратит депрессивный регион в процветающий край, даст тысячи рабочих мест, привлечет инвестиции… Железная дорога откроет России дополнительные ворота в страны Азии, а это обеспечит увеличение товарооборота в разы и разы… Туризм!.. До Москвы без всяких пересадок!..»

Особый упор делался на патриотические чувства: «Со времен Советского Союза не было столь масштабного проекта в транспортной сфере. Его реализация – прокладка четырехсоткилометровой железнодорожной магистрали через горы и ущелья – продемонстрирует, что Россия – новая Россия! – действительно сверхдержава!»

Простые люди поначалу считали, что дорога – это в самом деле избавление от всех бед, нищеты и безработицы, но потом до них стало доходить, что она – гибель для их земли. Залежи угля находятся на территории всей Кызылской котловины, добыча будет вестись открытым способом, а значит, угольная пыль накроет и город, и все окрестные поселения.

«И так от Каа-Хемского разреза, от ТЭЦ, частного сектора, которые этим коксующимся углем топятся, дышать нечем, – ворчали, – так еще новые разрезы понаделают. Говорят, под Межегеем будет, на Элегесте… Может, до того дойдет, что сам Кызыл помехой станет добытчикам этим, и его снесут на хрен. А нас переселят. Подобное бывало уже, ничего невозможного нет».

К активному вывозу угля после строительства железной дороги наверняка добавится вывоз леса, редких земель, рудного золота, асбеста-хризотила, ртути, сульфидных руд и прочего, прочего, чем богата зажатая и хранимая горными хребтами Тува.