Дождь в полынной пустоши

— И что же вы пытаетесь познать? — удивился признанию канцлер. От нынешнего поколения ожидаешь всего чего угодно, но тяга к познаниям у них в приоритетах не значится. Битвы, шлюхи, деньги — основополагающие вещи для счастья.

«Я становлюсь брюзгой,» — одернул себя Латгард и приготовился выслушивать новика.

— Известно, — порозовел от волнения унгриец (Знал бы канцлер чего это Колину стоило!), — червь ест только хорошее яблоко, но можно ли отнести плод к таковым?

— И в чем соль вопроса? — не понял Латгард.

— Вы будете есть червивое яблоко?

— Остерегусь, — заподозрил подвох канцлер.

— Тогда почему оно хорошее?

Латгард предоставил унгрийцу самому отвечать на поставленный им же вопрос.

— И человек и червь находят яблоко хорошим, руководствуясь схожими понятиями свойств предмета. Сладкое, сочное, спелое, — уверенно рассуждал Колин, прицеливаясь втянуть канцлера в разговор. Людям по нраву поучать глупцов. Почему канцлеру быть исключением? Ему это свойственно по должности, возрасту и привычке.

— Даже так!

В пору было признавать критику молодого поколения не обоснованной. Уж лучше пусть думают о драках, войне и шлюхах, чем растрачивают остатки мозгов на подобные глупости. Надо же! Нищего новика из глухой провинции волнует оценка яблока червем и человеком, на основе чего он готов высказать суждение, за которое попы свободно его упекут на хлеб и воду в монастырский подвал.

— Отсюда и вопрос. Наделен ли червь разумом подобно человеку?

Очередной зигзаг переменить мнение о молодежи в лучшую сторону.

— Конечно, церковники не отрицают нашу общность, все мы твари божьи, — осторожен в суждении канцлер. — Однако не согласятся с концепцией всеобщей разумности. Как никак только в человеке Всевышний принял особое участие. Остальные наделены плотью и всего лишь. Так что понятие разумности нечеловека для теологии не существует и не должно существовать для других. Для всеобщего и личного блага.

— Оно так…

«Но,» — уже предвидел продолжение канцлер.

— …но почему не предположить… Хотя бы предположить, допустить обратное?

— Предположить никто не запрещает. Но что привести в качестве доказательства? Не червивое же яблоко?

— Над доказательствами я и размышлял, — признался Колин. Он уже знал, на чем подловить канцлера. — Это посложней безделицы с шахматным всадником.

— Играешь в шахматы? — ухватился Латгард за признание унгрийца. Умение проводить баталии на клетчатой доске ценилось им больше, нежели теологические дискурсы о разумности букашек. Впрочем, по отношению к человеку тоже много спорных моментов. И если вдуматься, чем червь хуже человека?

— Играю, — в растерянности заморгал Колин, будто был уличен в чем-то предосудительном.

— Хорошо сказано. А по-честному?

Основания скепсису имелись. Канцлер был не высокого мнения об Унгрии и её жителях. И попытки лезть в философию одного из их представителя общей картины не меняли. В лучшую сторону точно, в худшую пока.

— Думаю, да, — мялся Колин.

— Или в этом убеждены лишь твои должники?

— Я похож на человека, у которого водятся должники?

«Водятся? Действительно водятся, — согласился канцлер уместному просторечию. — „Что вши!“

— Как знать. Внешность порой обманчива.

— Кого можно обмануть протертыми локтями единственного пурпуэна?

Колин порадовался что не приоделся в купленные обновки. Меньше расспросов и попыток к необязательным знакомствам.

— Не желаешь оппонировать?

— Завсегда…

„Завсегда!!! Ох, деревенщина, лютая!“

— Если найдутся фигуры и доска…, — с вызовом расправил плечи унгриец.

„И не боится ведь. Ну-ну!“ — предвкушал канцлер посрамления провинции. — Философия, теология, фехтование, теперь шахматы! Кладезь нераскрытых талантов.»

— Найдутся. Отчего не найтись. Прошу, — Латгард подал знак унгрийцу следовать за ним, а скаром на лестнице — пропустить. — Со мной.

Недружелюбные стражи остались мрачными и холодными. Им то что?

— И многих одолел? — выпытывал канцлер подробности. Чем больше узнаешь, тем больше внесешь в записи, и тем больше материала для размышлений. Как ни покажется странным, именно Поллак давал повод для множества догадок и предположений, одновременно являясь самым закрытым из новиков.

— Разный народ.

— А мне посчастливилось сойтись с королем Моффетом. Славный противник, — поделился впечатлениями об игре канцлер, к великой досаде Колина, не успел.

— Что на этот раз натворил сей милый юноша?