Дожить до весны

Не случайно в постановление Ленгорисполкома об организации детских новогодних елок, принятое 23 декабря, включен пункт о том, что маленьких участников этих торжеств разрешается кормить обедами «без вырезки талонов из продовольственных карточек». Был в постановлении еще один специфически блокадный пункт: «Организация новогодних елок допускается в помещениях, обеспеченных бомбоубежищами на количество детей, присутствующих на елке». Для организации новогодних елок создана специальная комиссия.

24 ДЕКАБРЯ, среда

24 декабря Ленинградский горисполком разрешил разобрать деревянные дома и другие строения на дрова. Топлива так мало, что под угрозой оказалась даже работа хлебозаводов. В первую очередь разборка началась в Лесном порту, от которого до вражеских позиций, что называется, рукой подать. Территория порта обстреливалась почти ежедневно, и многочисленные строения (примерно 40 тысяч кубометров древесины) могли запросто сгореть. К счастью, выпущенные сегодня по Лесному порту 24 вражеских снаряда все до одного угодили в воду.

Елизавета Тихоновна умерла незаметно, просто похолодела, и все. Последние дни она с трудом поднималась, чтобы взять принесенный Юркой и Женей хлеб и глубокую миску супа на двоих с мужем. Раньше суп на всех варил под присмотром Станислава Павловича Юрка, Женя помогала. Особых сложностей в этой кулинарии не было – в горячей воде растворяли кроме хлеба все, что находилось в доме. Этого всего с каждым днем становилось все меньше.

После смерти Станислава Павловича Юрка принял обязанности шеф-повара и истопника на себя. Он разводил огонь в буржуйке, ставил воду, крошил хлеб и разливал варево по мискам. Было не очень честно, ведь в варево они крошили свой хлеб, а хлеб Бельских отдавали им. Но Женина мама кое-что приносила из больницы, к тому же пока оставались скудные запасы.

Егор Антонович целыми днями лежал под одеялом или сидел в кресле, мрачно таращась в стену. Когда они начинали есть, за дверью слышался стук ложки по столу и требование:

– Хлеба!

Елизавета Тихоновна суетилась в ответ:

– Сейчас, Егорушка, сейчас. Вот, кушай…

Почему-то Женьке казалось, что кушает только Егор Антонович, хотя испачканных ложек было две.

Она была права.

Пару дней после смерти Елизаветы Тихоновны Юрка честно носил Бельскому обе порции – за него и за умершую жену, ведь ее карточки пока действовали. Можно было бы и дальше скрывать, что соседки нет в живых, но Юрка делать этого не стал, если Бельский хочет, то пусть врет сам. Бельский не пожелал, он распорядился все сделать по закону, то есть карточку Елизаветы Тихоновны просто сдали, хотя могли бы пользоваться до конца месяца.

На следующий день, когда Юрка принес соседу половину миски супа и его 125 граммов хлеба, Егор Антонович сначала ничего не сказал, но почти сразу явился в их комнату и сурово спросил:

– Где хлеб, съели?

– Какой хлеб?

– Мой хлеб. Где половина моего хлеба?

– Я вам весь отдал, мы честно на три части поделили – по 125 граммов. На Елизавету Тихоновну же больше не получаем.

– Каких 125? А где вторая половина?

Юрка даже возмутился:

– Я кусок ровно на три части поделил, да еще из наших с Женькой суп сварил. Где я вам еще возьму?

Но старик не слушал, он что-то пытался сообразить. Юрка метнулся к буфету, схватил карточки, протянул одну Егору Антоновичу:

– Вот, сами получайте! Я больше не буду, чтобы не обвиняли.

Егор Антонович взял карточку, подслеповато вгляделся в цифры, растерянно посмотрел на Юрку, снова в карточку и хриплым голосом поинтересовался:

– Норму урезали, что ли?

– Нет, наоборот, повысить обещали.

– А вот так, – старик показал карточку, – давно?

– Давно, с 20 ноября. Что ж я вас обманывать буду, что ли?

Егор Антонович без сил опустился на край Женькиной кровати, та поспешно отодвинулась.

– Значит, она мне свой паек отдавала? Потому слабела? – прошептал старик. Его руки с карточкой дрожали.

Женя поняла, что была права, в семье Бельских ел только Егор Антонович. Он даже не подозревал, что норма давно уже 125 граммов на иждивенца.