Дожить до весны

– И чего они так высоко живут? – ворчал Юрка.

Женя была с ним согласна, но молчала, берегла дыхание. Станислав Павлович говорил, что если тебе тяжело, то лучше не разговаривать, особенно при движении.

Дверь в Петькину квартиру была приоткрыта. Это удивительно, потому что они всегда запирались, даже когда все делать это перестали. Это же опасно – закрываться на замок: вдруг обессилишь и понадобится помощь?

Юрка осторожно потянул дверь и позвал:

– Петка! Петь…

В квартире было тихо. Слишком тихо для живых людей.

Но откуда-то изнутри пробился запах еды. Этот запах, когда в кастрюле варится кусочек хлеба, – ни с чем спутать невозможно. Шагнули внутрь, пока держа дверь открытой, ведь в холле темно.

Комната Петькиной семьи сразу у входа, с улицы видно, что там вылетели стекла, но фанерой не закрыто. Это зря, нужно было чем-то заложить, даже если переселились в другую комнату, ведь на улице все равно холодней, чем внутри, а мороз из этой комнаты добавит холода остальным.

Женька с Юркой не знали, в какой теперь живет Петя с мамой Екатериной Егоровной, братиком Егоркой и сестрой Надей, потому Юрка потянул дверь в их бывшую комнату.

Едва открыв дверь, дети замерли, не в силах двинуться дальше. Видом мертвых уже никого не испугать, столько видали-перевидали, но чтоб так…

Мертвые лежали один на другом слева и справа, первой Женя узнала Надю по толстой с руку косе, которая свесилась на пол. Здесь были и сам Петька, и его мама, и Егорка, и еще пятеро их соседей. Значит, они все умерли?!

– Эй, вы кто? Вы что тут?

Скрипучий голос Петькиной соседки Капитолины Антоновны показался в холодной темной квартире особенно страшным. Рослую старуху последние полгода согнули пополам, но жилистые руки крепко держали в руках палку. В последние недели только она ходила за продуктами для всей квартиры.

Капитолина Антоновна надвигалась, но еще страшней была ее огромная тень. Женя вдруг поняла, что они с Юрой могут оказаться в этой же куче мертвецов. Юра, видно, тоже это понял, толкнул ее к выходу.

– Мы к Петьке пришли… нужно очень… Но если его нет дома…

Старуха подняла свою суковатую палку, замахиваясь. Обессиленному Юрке хватило бы одного удара, но этого не случилось, мальчик сам схватил что-то попавшее под руку и швырнул в Капитолину.

Они скатились по лестнице кубарем и заперли свою дверь на два засова. Старуха спустилась следом и принялась вкрадчиво уговаривать открыть дверь:

– Я вам хлебца дам… У меня есть…

Женька с Юрой сидели, дрожа не от холода, а от страха.

Когда Капитолина наконец ушла, Юрка выдохнул:

– Баба-яга.

Женька прошептала:

– Может, она их съела всех?

– Нет, целые лежат. А вот карточки отоваривает. Одна за семерых кушает, конечно, у нее хлебушек есть. Надо завтра заявить.

Но заявить не успели. Беспощадное завтра перевернуло их жизнь окончательно…

Елене Ивановне не удавалось вырваться домой уже пятые сутки, шел бесконечный поток раненых, она не отходила от операционного стола. Не она одна, едва успевавший провести операцию хирург оставлял ей, как самой опытной операционной сестре, зашивать рану.

– Ну, дальше вы сами, – вздыхал он и, поправив очки, переходил ко второму столу.

Пока был жив Станислав Павлович, Женькина мама хоть и переживала за дочь, но могла оперировать сутками. Но когда дома кроме Женьки и Юры остался только Егор Антонович, который сам хуже ребенка, Елена Ивановна волновалась с каждым днем все сильней. Даже не днем – часом. Сердце ныло, словно предчувствуя беду.

Беда – это неудивительно, она вокруг, всех в свои тиски зажала смертельной хваткой, но не думать о дочери ежеминутно Елена Ивановна не могла. Что будет, если ей придется хотя бы через сутки ночевать в больнице? Запас продуктов иссяк давно, запас дров тоже. Все, что из последних сил натащил Станислав Павлович, уже сгорело в буржуйке, а чтобы разломать дубовый шкаф, нужны силы не Юры с Женей.

И за хлебом кому-то надо ходить… Сколько слухов о том, что детей убивают и даже съедают! А еще Таня на Васильевском, у которой не была уже месяц. Месяц для нынешнего Ленинграда слишком долгий срок. Кто знает, что там? Анна Вольфовна умерла, Таня уже второй месяц совсем одна, может, ей нужна помощь?

Выхода было два – отправить Женьку в детский дом, как поступали многие, кто находился на казарменном положении или работал далеко от дома, отвести ее жить на Васильевский или…

– Да, – вдруг объявила сама себе Елена Ивановна, замерев с иглой в руках, – так будет лучше!

Помогавшая ей медсестра усомнилась:

– Так, Елена Ивановна?

– Извините, я о своем. – Женькина мама снова взялась за иглу, чтобы закончить шов.

– Что-то не так? – К их столу подошел хирург.

– Нет, я просто подумала… Младшая дочь одна осталась дома, а старшая в другом конце города. Надо перевезти ее к нам, чтобы не мотаться на Васильевский, и за Женьку меньше беспокойства.

– Это верно, – согласился врач. – Вы совсем с ног валитесь. Заканчивайте и отправляйтесь домой, вернетесь завтра… – он вдруг махнул рукой, – во сколько сможете. Надеюсь, такого наплыва не будет.

– Спасибо.

– Чего уж там.