Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

Леня перевел дух.

Потрясенный шестой «Б» молчал.

— По-американски читать? — спросил Леня. Он вспотел, и глаза у него были пьяные от вдохновения и гордости.

— По-английски, мой друг, — мягко поправила Виолетта Львовна. — Ну что ж, я думаю…

— Потом, потом! — раздались голоса.

И все же она церемонно и торжественно попросила:

— Леня, разреши мне познакомиться с этим документом.

— З-зачем? — тупо спросил Пушкарев.

— Нет, я тут же верну, ты не волнуйся!

Он протянул учительнице письмо. На его ярко-малиновых ушах была четко видна каждая прожилочка. Они едва не дымились, его уши.

А потом — началось… Вы думаете — гвалт, выкрики, разгул страстей? Ничего подобного.

Началась пресс-конференция.

Ее открыла Галя Мартынцева. Она почтительно подняла руку и сказала, поднявшись:

— Леня, можно спросить?

— Ну?

— Леня, а ты давно знаешь этих ребят? И если это не секрет, откуда?

Галя села. Леня откашлялся.

— Ну, Клайд, он мой приятель еще с прошлого лета. Он приехал к нам с отцом. Как турист. Иду я один раз мимо гостиницы «Россия», вдруг подбегает такой курчавенький парнишка в темных очках. Просит разменять десять копеек. Ну, на ломаном русском языке, конечно. Ему двушка была нужна для автомата. А у меня, как назло, ни копейки. Ну, я ему тогда объяснил, что на десяти копейках автоматы у нас работают, как на двушке, даже лучше. Так и познакомились. Потом переписываться стали. Вот и все.

Следующий вопрос Пушкареву поставил Гродненский:

— А как мы им будем помогать?

Ответил Коробов — ядовито и мрачно:

— Завтра все принесут по десять копеек!

Курочкин не согласился:

— При чем тут копейки? Надо по рублю! Правда, Лень?

— Запихни себе свои рубли… знаешь куда? Доллары там, — не слыхал? — высокомерно остудила его пыл Аленка Родионова. — Они других денег не понимают…

Гродненский, полыхая, как факел, от рыжести и возбуждения, сидел уже на крышке парты и тянул к себе за рукав Леню:

— Лень, ну послушай же! Я придумал! Тихо! Им знаешь чего надо? Собаку!

Все опешили.

— Зачем? — Леня ошалело улыбался, часто поглядывая на Виолетту Львовну. То на нее, то на Коробова.

— Им надо подарить сторожевого пса! Хорошо обученного! Чтоб к дому этого учителя все чужие подойти боялись! Чтоб он мертвой хваткой за горло!.. Андрей, ты чего… не согласен? — оглянулся Гродненский на своего патрона, который горбился за партой с потемневшим, замкнутым лицом.

Андрей Коробов был в оппозиции.

— А ежа им не надо? — спросил он, прожигая Гродненского презрением. — А то вот у Козлят есть лишний еж, они дадут на такое дело…

Близнецы переглянулись, и Толя сказал:

— Во-первых, у нас ежиха, и совсем она не лишняя…

— А во-вторых, — подхватил Коля, — ты кончай, Коробов, издеваться. Или предлагай по-человечески, или молчи!

Так с Андреем до этого урока разговаривать не смели.

— А я не верю! Вот мы сейчас поглядим, что экспертиза покажет! — крикнул он высоким голосом.

И все взгляды обратились к позабытой Виолетте Львовне, которая, отойдя в уголок, читала письмо по-английски. При этом все складочки, мешочки, морщинки на ее лице пришли в хлопотливое движение. Это означало много чувств и побуждений сразу: она затруднялась, словно решая некий ребус, чему-то сопротивлялась, спорила с чем-то. И вдруг посветлела — решила, видимо.

— Кто это не верит? — подняла она голову. — Эти мальчики, они же рискуют страшно… Я знаете что вспомнила? Испанию тридцать шестого года. Ассоциация, конечно, далековатая, но ваши родители или их родители — они бы поняли меня… То была республика Дон Кихота, она первой в Европе поднялась на бой с фашистами. И всем честным людям было до этого дело, вот почему я про это… Туда бежали мальчишки… А недавно в «Комсомольской правде» была статья, я ее вырезала на всякий случай. Называется «Сделайте что-нибудь для Чили». Это человеческий вопль оттуда. Там безобразно нарушены права человека, там берут людей ночью из постели, а потом они исчезают вовсе… там застенки, доносы… А теперь — вот эта американская трагедия! Клайд Грифитс… Сондра Финчли… И какой сюжет… Леня, я должна тебя поцеловать.

Такая концовка, абсолютно неожиданная (даже для нее самой), завершила этот монолог. И действительно она поцеловала в лоб на глазах у всех страшно смущенного Пушкарева.

— За что это? — почти испуганно спросил он.

— Просто так. Нигде, кажется, не сказано, что педагог не имеет права поцеловать своего ученика!

— Понял, да? — крикнула Коробову Галя Мартынцева и передразнила: — «Экспертиза, экспертиза»… Виолетта Львовна, мы составим ответ и дадим вам проверить ошибки!

— Ну что ж… Только следите за временами и артиклями! — благословила их Виолетта Львовна, обводя класс влажными глазами детской голубизны.

4

Уроки кончились. Классные журналы водружаются на место в соответствующие прорези фанерного шкафа.

— Коси, коса, пока роса! Роса долой — и мы домой, — сказал похожий на Илью Репина учитель ботаники Николай Николаевич.

— Людмила Степановна, — остановила директриса учительницу комсомольского возраста. — Во-первых, с обновкой вас… — Речь шла о туфельках.

— Нравятся?

— Прелесть! Но жалко такие на каждый день, и ноги уставать будут.