Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

— Полно, какое — талант, — перебила она. — От меня бы пух полетел, если б пришлось сейчас сдавать педагогику! Я же не поспеваю за временем, голубчик… Я стараюсь, но мое сердце всегда устает раньше меня самой. Чехов Антон Павлович по-прежнему дает мне больше, чем эти устрашающие карманные детективы-бестселлеры… И чем фантастика, тоже устрашающая и тоже карманная… Наши выездные граждане провозят; попадались вам?

— Да, но моего-то английского хватает только для научной литературы…

— А кое-кто, худо-бедно читающий на языке, увлекается этим очень. Но не я! (Чувствовалось, что она продолжает старый и напрасный вкусовой спор с кем-то.) Теперь — музыка… До «Битлз» я еще дотянулась кое-как, но дальше… Этот рок в целом… какая-то Хиросима в музыке, вам не кажется? Тут уж я точно схожу с дистанции! Детям наверняка я кажусь сломанной антикварной штуковиной из лавки древностей, от этого бывает грустно…

— И все-таки вы счастливая! — упрямо и завистливо сказал он.

— Но такое счастье и вам доступно. Стоит захотеть! Вот слушайте, я нашла это ужасно созвучным себе, будто родная душа писала:

Безумный век идет ко всем чертям,а я читаю Диккенса и Твенаи в дни всеобщей дикости и тлена,смеясь, молюсь мальчишеским мечтам…[21]

Хорошо?

— Очень, — признал Виталий и огорченно почесал в затылке. — Очень все верно, только ведь это стихи…

— Вот ужас-то! — закричала Виолетта Львовна. — Это просто ужас! Да почему для вас стихи, Шекспир, Уланова, Чаплин — по одну сторону забора, а жизнь — по другую? Кто поставил этот проклятый забор?!

— Только не я, — засмеялся Виталий и машинально взглянул на часы. — Нет, правильно я угадал, что вы человек счастливый… Вы же часов не наблюдаете… Уже восемь минут как идет ваш урок!

— Как?! — вскочила она. — А где же дети?

22

Спортзал.

Трое взрослых людей — физкультурница, Числитель и Виолетта Львовна — стоят и смотрят в глаза детям, от которых еще пышет баскетбольной горячкой.

— С чего вы взяли, что Виолетта Львовна отменила урок? — спрашивет Виталий, и по лицу его ясно, что он не намерен шутить.

Ни секунды замешательства. Отвечает целый хор чистых и ясных голосов:

— Она сама сказала!

Виталий оглянулся на Виолетту Львовну — она стояла, прислонившись к «шведской стенке». У нее взгляд, испуганно вопрошающий: милые мои, где же совесть ваша?!

— Неправда! Когда вам это сказали? При каких обстоятельствах? — гневно выясняет Виталий.

— Сегодня утром на бульваре, — улыбаясь, говорит Тамара Петрова. — Ну, Виолетта Львовна, скажите вы сами!

— Да, девочка… — Голос у англичанки дрогнул. — Но в каком смысле я говорила об этом?

— Откуда мы знаем в каком? Мы думали — в обыкновенном! — кричит Гродненский.

— Можно, я напомню? — выступил вперед и обаятельно улыбнулся Коробов. — Вы сказали так: «Сегодня я готова пожертвовать уроком английского. Не наукой единой жив человек». Мы подумали — заболели…

Виталий и физкультурница уже решительно ничего не понимают.

— Да, пожертвовать, но ради чего?! — вне себя кричит Виолетта Львовна. — Ради беседы же, ради волнующих вас вопросов!

— А мы не поняли, — кратко, чистосердечно, невинно заявляют ребята.

Виолетта Львовна медленно выходит из зала. У нее вздрагивает голова.

23

И вот шестой «Б» у себя в классе. У доски стоит хмурый Виталий. Обстановка напряженная.

— Виолетта Львовна хотела пожертвовать часом науки во имя морали. А поскольку морали у вас нет, она не смогла этого сделать… Теперь я попробую! Гродненский, тебе ясно?

— Не-а, — отвечает Гродненский в полном восторге. Настроение класса сразу улучшилось от известий, что урока не будет.

— А вы нам почитаете? — кричат из угла.

— А чего мы будем делать?

— А домашнее задание можно решать?

— А Курочкин щипается!

— Закрыть рты! — Виталий потемнел.

Куда делась вся его игривая легкость, вся его снисходительная терпимость!

— Давайте начистоту. Вот я сейчас зол на вас. Это нехорошо, но факт. И сами вы два дня ходите обозленные. И обижена учительница, из-за которой у меня зависть к вам: мне не посчастливилось у такой учиться. И парта Лени Пушкарева пустует. Где Пушкарев?

— А мы откуда знаем?

На подоконнике Виталий замечает чей-то старенький ученический портфель.

— Это не его портфель?

— А вы откройте! — советует Коробов. — Если там письма от американского президента, значит его!

Хохот.

— А ну, тихо! Вы правдолюбы, это я уже понял. Вы расквитались с обманщиком. Так? Мартынцева, что это еще за позы?

Галка, прогнув спину, закинула назад голову и держит у носа мокрый носовой платок.

— Нет, ничего, — говорит она спокойно и выпрямляется. — Все в порядке.

— А ты его не защищай! Это он ее треснул, Пушкарев! — кричит Коля Козловский.

И весь класс взрывается:

— Сперва все узнайте, а потом заступайтесь!

— Он всех околпачил!

— С ним никто не может дружить!

— Зачем вообще его перевели в нашу школу?

— У него все не как у людей!

— Прославиться хотел! — кричит Тамара.