Читаем Доживем до понедельника. Ключ без права передачи полностью

Она нервно вращает свой зонтик, она уже готова объясняться по этому поводу долго и пламенно. Но тут их нагнали мальчишки — Коробов, Гродненский и Курочкин.

— Хау ду ю ду, Виолетта Львовна!

— Да, здравствуйте, мальчики! Я вот что предлагаю: давайте побеседуем сегодня. У нас с вами много наболевших вопросов, не так ли? «О доблестях, о подвигах, о славе…» — как сказал поэт. А я добавлю: о лжи, о правде, о фантазии! Для этого я даже готова пожертвовать уроком английского. Не наукой единой жив человек. Ну как, договорились?

— Ага, — поспешно кивнули все, очень довольные.

— Вот и отлично! — И она зашагала впереди всей компании целеустремленно и торжественно, как и подобает человеку, за которым идет молодежь.

Впереди плыл черный ее зонтик. Он, наполняясь ветром, тужился улететь вместе с ней, но не мог.

18

Со своей тоненькой папочкой под мышкой Виталий Павлович входит в шестой «Б».

Класс нормально стоит возле своих парт. Но на лицах — усилие скрыть эмоции, которые здесь бушевали еще минуту назад. Сжаты зубы, чтоб не выпустить наружу смех, распирающий всех и каждого.

Виталий невольно оглянулся и прочел на доске:

Один американецСосал свой грязный палец
И высосал оттудаВранья четыре пуда!!!

— Это что, политическая сатира? По-моему, рифма неплохая, а содержание так себе… Садитесь. Кто дежурный? Ты, Курочкин? Сотри.

Курочкин нехотя идет к доске. Весь класс садится, остается стоять только Леня Пушкарев. Причем стоит он в какой-то нелепой позе, как будто приготовился бросать в доску гранату. Взгляд у него дикий, лихорадочный. Нездоровый взгляд.

— Садитесь, — повторяет Виталий. Леня стоит. — Пушкарев, почему ты не садишься?

— Это такая особая болезнь, — замечает Аленка.

— Ну, если Пушкареву приятно, чтоб о нем так говорили, — пускай стоит, — пожал плечами Виталий Павлович. — Будет устный счет. Приготовились… Найти число, если девять процентов его равны двадцати семи. Макаров!

Макаров звонким и радостным голосом докладывает:

— Триста!

— Гродненский, если двадцать процентов числа составляют четыре целых две десятых?

— Двадцать одно…

— Один, а не одно. Не в «очко» играем. Пушкарев! Сколько у тебя было денег, если ты истратил рубль пятьдесят, а это составляет шестьдесят процентов?

Леня Пушкарев молча стоит в той же нелепой позе.

— Устанешь ведь, — сочувственно говорит Виталий, и по его глазам видно, что он озадачен. — Ну ладно… Курочкин!

— Что? — отзывается за его спиной дежурный, который стер пока что всего два слова: ему жалко шедевра, начертанного на доске.

— А ну не тяни резину! — раздражается Виталий. — Не цените, когда с вами по-хорошему, — могу и по-плохому! Я вам все-таки не Виолетта Львовна…

Курочкин повиновался, стер наконец и пошел на место.

— Открывайте задачники! Кто справа от меня в каждом ряду, возьмут эти номера, — он записал на доске: «302, 309», — а кто слева — эти, 304, 312… Будет внеплановая контрольная!

Класс ахает, достает задачники, скрипит партами, Коробов и Гродненский корчат друг другу рожи, поглядывая на окаменевшего Пушкарева.

А Виталий достал из папки «Педагогику» (кажется, у него там больше и нет ничего) и, привалившись к подоконнику, читает.

Но одиноко стоящая посреди класса фигура все же смутно беспокоит его. Не читается.

Когда обстановка стала наконец-то почти нормальной и деловой, Виталий вдруг захлопнул книгу.

— Все положите ручки, — говорит он. — Поднимите глаза. Кто сказал ему «замри»?

В классе тишина.

— Ну? Я же «расколол» вас, теперь глупо молчать. Я спрашиваю: кто сказал ему «замри»? Козловские, кто-нибудь из вас?

Близнецы отвечают дуэтом:

— Это не мы, Виталь Палыч!

— Гродненский!

— Не знаю.

— Коробов!

— Что вы, Виталь Палыч! — Андрюша даже обижается.

И опять тишина.

— Струсили? — неуверенно спрашивает Виталий.

И опять тишина.

— Это я сказала, — поднимается Аня Забелина: воротничок, банты, косички…

Ее признание вызывает у большинства легкий шок. Тихо-тихо.

— Скажи ему «отомри!» — приказывает Виталий.

— Отомри! — покорно повторяет Аня.

Леня с облегчением садится, но взгляд у него все такой же дикий. Класс начинает двигаться: все-таки легче стало всем.

Гордый своим педагогическим достижением, Числитель веселеет и входит во вкус.

— А ведь так нечестно, — говорит он, прищурившись. — Это, конечно, не она сказала «замри», я лично не верю. Как же ты можешь отмирать по ее приказу?

— Это правда я, Виталь Палыч, — говорит Аня.

— Правда она, — глухо повторяет Леня.

— Странно… А ведь я по психологии имел «отл», — бормочет Виталий.

Галка что-то шепчет Тамаре.

— Точно! — довольно громко подтверждает Тамара. — Это она так зверски в него втрескалась — буквально на все готова!

— Петрова, ты что-то сказала? — спрашивает Виталий.

— Нет, я ничего.

— Ну хорошо. Продолжайте работать. Но только путем составления уравнений, детских решений не приму… Да, кстати, в субботу я обещал взять у вас тетрадки и забыл. Сегодня не забуду, не надейтесь.

И он демонстративно делает узелок на носовом платке.

Шестой «Б», несколько испуганный последним сообщением учителя, начинает трудиться…

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская литература. Большие книги

Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова
Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Венедикт Ерофеев – явление в русской литературе яркое и неоднозначное. Его знаменитая поэма «Москва—Петушки», написанная еще в 1970 году, – своего рода философская притча, произведение вне времени, ведь Ерофеев создал в книге свой мир, свою вселенную, в центре которой – «человек, как место встречи всех планов бытия». Впервые появившаяся на страницах журнала «Трезвость и культура» в 1988 году, поэма «Москва – Петушки» стала подлинным откровением для читателей и позднее была переведена на множество языков мира.В настоящем издании этот шедевр Ерофеева публикуется в сопровождении подробных комментариев Эдуарда Власова, которые, как и саму поэму, можно по праву назвать «энциклопедией советской жизни». Опубликованные впервые в 1998 году, комментарии Э. Ю. Власова с тех пор уже неоднократно переиздавались. В них читатели найдут не только пояснения многих реалий советского прошлого, но и расшифровки намеков, аллюзий и реминисценций, которыми наполнена поэма «Москва—Петушки».

Венедикт Васильевич Ерофеев , Венедикт Ерофеев , Эдуард Власов

Проза / Классическая проза ХX века / Контркультура / Русская классическая проза / Современная проза
Москва слезам не верит: сборник
Москва слезам не верит: сборник

По сценариям Валентина Константиновича Черных (1935–2012) снято множество фильмов, вошедших в золотой фонд российского кино: «Москва слезам не верит» (премия «Оскар»-1981), «Выйти замуж за капитана», «Женщин обижать не рекомендуется», «Культпоход в театр», «Свои». Лучшие режиссеры страны (Владимир Меньшов, Виталий Мельников, Валерий Рубинчик, Дмитрий Месхиев) сотрудничали с этим замечательным автором. Творчество В.К.Черных многогранно и разнообразно, он всегда внимателен к приметам времени, идет ли речь о войне или брежневском застое, о перестройке или реалиях девяностых. Однако особенно популярными стали фильмы, посвященные женщинам: тому, как они ищут свою любовь, борются с судьбой, стремятся завоевать достойное место в жизни. А из романа «Москва слезам не верит», созданного В.К.Черных на основе собственного сценария, читатель узнает о героинях знаменитой киноленты немало нового и неожиданного!_____________________________Содержание:Москва слезам не верит.Женщин обижать не рекумендуетсяМеценатСобственное мнениеВыйти замуж за капитанаХрабрый портнойНезаконченные воспоминания о детстве шофера междугороднего автобуса_____________________________

Валентин Константинович Черных

Советская классическая проза
Господа офицеры
Господа офицеры

Роман-эпопея «Господа офицеры» («Были и небыли») занимает особое место в творчестве Бориса Васильева, который и сам был из потомственной офицерской семьи и не раз подчеркивал, что его предки всегда воевали. Действие романа разворачивается в 1870-е годы в России и на Балканах. В центре повествования – жизнь большой дворянской семьи Олексиных. Судьба главных героев тесно переплетается с грандиозными событиями прошлого. Сохраняя честь, совесть и достоинство, Олексины проходят сквозь суровые испытания, их ждет гибель друзей и близких, утрата иллюзий и поиск правды… Творчество Бориса Васильева признано классикой русской литературы, его книги переведены на многие языки, по произведениям Васильева сняты известные и любимые многими поколениями фильмы: «Офицеры», «А зори здесь тихие», «Не стреляйте в белых лебедей», «Завтра была война» и др.

Андрей Ильин , Борис Львович Васильев , Константин Юрин , Сергей Иванович Зверев

Исторический детектив / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия
Место
Место

В настоящем издании представлен роман Фридриха Горенштейна «Место» – произведение, величайшее по масштабу и силе таланта, но долгое время незаслуженно остававшееся без читательского внимания, как, впрочем, и другие повести и романы Горенштейна. Писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, Горенштейн эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». При этом его друзья, такие как Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов, были убеждены в гениальности писателя, о чем упоминал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Современного искушенного читателя не удивишь волнующими поворотами сюжета и драматичностью описываемых событий (хотя и это в романе есть), но предлагаемый Горенштейном сплав быта, идеологии и психологии, советская история в ее социальном и метафизическом аспектах, сокровенные переживания героя в сочетании с ужасами народной стихии и мудрыми размышлениями о природе человека позволяют отнести «Место» к лучшим романам русской литературы. Герой Горенштейна, молодой человек пятидесятых годов Гоша Цвибышев, во многом близок героям Достоевского – «подпольному человеку», Аркадию Долгорукому из «Подростка», Раскольникову… Мечтающий о достойной жизни, но не имеющий даже койко-места в общежитии, Цвибышев пытается самоутверждаться и бунтовать – и, кажется, после ХХ съезда и реабилитации погибшего отца такая возможность для него открывается…

Александр Геннадьевич Науменко , Леонид Александрович Машинский , Майя Петровна Никулина , Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Саморазвитие / личностный рост

Похожие книги