Выслушали? Благоволите принять это как еще один эпиграф… Теперь нашу историю можно начинать.
1
Молодой человек лет двадцати шести отчего-то заулыбался и спросил сидящую рядом бабушку:
— Как думаешь: она сама это сочинила?
Но та зачиталась и даже не поняла, о чем речь. Вообще-то, и сам Женя собрался уже погрузиться в книжное гурманство: библиотека в этом актерском доме оказалась приличная, себе Женя взял двухтомник Н. М. Карамзина, а для Ксени — так именовалась бабушка — книгу Феллини «Делать фильм». Ксеня — в шезлонге, он — на детских качелях.
Было светло, хотя оставался лишь час до ужина. Бодрые возгласы, долетавшие от воды, говорили, что купание нынче славное; требовалось только победить кислую недоверчивость и предвзятость из-за трех дождей, с утра портивших настроение, а это могли немногие. Вот Женя, к примеру, не победил. А еще он стеснялся хромоты своей, не хотел лезть в воду при всех. Нет, лучше быть в заговоре с Карамзиным!
— Ксеня, оцени: «Поэт имеет две жизни, два мира; если ему скучно и неприятно в существовании, он уходит в сторону воображения и живет там по своему вкусу и сердцу, как благочестивый магометанин в раю…» Прелесть, а?
Бабушка отозваться не успела — мимо проходила ее знакомая в желтом купальнике, она спросила, натягивая резиновую шапочку:
— Ксения Львовна, ну где же ваше «безумство храбрых»?
— Там же, милая, где молодость и здоровье, — вздохнула Ксеня. — Нет, вы не меня, вы лучше моего Женьку тащите…
— А мы не знакомы еще. Сын?
— Вы здесь уже пятая, кто льстит мне так грубо. Внук! Внук, которого я, можно сказать, усыновила: слишком беспутные достались ему родители… Давайте я представлю его вам, Кариночка. Евгений он, Женя.
Пришлось ему встать с качелей, он уронил при этом свою палку. Пожал узкую руку, протянутую несколько манерно.
— Чем это вы увлекаетесь? — спросила Карина о книге, и он показал переплет.
Реакция была уксусная:
— Тот самый, который «Бедная Лиза»? Неужели это читабельно сейчас? Ой нет, я бы по приговору нарсуда только…
Он нагнулся за палкой. Избегая глаз, которые весело его разглядывали, ответил:
— А знаете, Рылеев попросил жену передать ему в крепость, в камеру, одиннадцать томов Карамзина… Его «Историю Государства Российского». Последнее чтение перед казнью. Так что — «на вкус, на цвет…». — Женя развел руками.
Карина натянуто рассмеялась:
— Надо же… Ксения Львовна, «умыл» меня внучек ваш! Он всегда у вас такой строгий?
Она заторопилась в воду, а на полпути со смехом оглянулась:
— Но здесь-то — не каземат… Здесь море, девушки… Вы расслабьтесь, молодой человек! Отдыхайте!
— Абсолютно согласна с ней, — объявила Ксения Львовна.
Вот тут и раздался опять тот самый девичий голос — только не через динамик уже, а в мегафон:
— Мужчина! Мужчина с резиновой лягушкой! Вы куда намылились, дядя? В Швецию, да? Порядок один: с лягушкой ты, с пузырем или с камерой, — за буи не заплывать! Из-за вас одного гонять моторку? Назад!
А потом она добавила — явно не нарушителю, а самой себе, только оплошно позабыв отвести мегафон подальше:
— Швеция тебя не приглашала, там своих дураков девать некуда…
Сказано это было не злобно, а бесстрастно и автоматически — отчего и рассмешило. Притом не одного только Женю. Смыло, пусть ненадолго, эту пугающую серьезность с него. Не с того ли раза его внимание стало возвращаться к той девушке вновь и вновь, как зачарованная севером стрелка компаса?
Сейчас можно было разглядеть и саму ее, героиню нашу: она стояла с мегафоном на самой верхней площадке своей спасательной конторы, где укреплены символическое штурвальное колесо и прожектор, пока не горящий. Как описывать этих современных героинь? Ну, светлые волосы, шортики, полупрозрачная оранжевая куртка с засученными рукавами поверх тельняшки… Ну молоденькая — лет восемнадцати. «Красота», «миловидность», «грация» — все эти слова явно не те; в таких случаях люди щелкают пальцами или языком: «В этой девушке что-то есть», — говорят они и, как ни странно, понимают друг друга!
— Ксеня! — объявил Женя внезапно. — Помнишь мальчика, который потерялся? Я вспомнил, кажется, куда девались мои солнечные очки…
2
На спасательной станции особого гостеприимства оказано ему не было. С ног до головы Женю оценивал скептический прищур серых глаз, и он невольно оправдывался:
— Видите ли, на следующий день было пасмурно, они были не нужны, ну я и не спохватился…
— А сейчас, на закате, перед ужином — спохватились? Нет, вы вспомните получше. Может, еще куда заходили… Мне тут не попадались никакие очки.
— Досадно…
— Импортные?
— Массивные такие. Впрочем, неважно. А что было дальше с тем ребенком? Родители нашлись? Ведь он даже фамилии своей не мог назвать, только «Миша» и «Миша»…