Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

— А бар уже открыт… Не угостите молочным коктейлем? — Катя изобразила детскую непосредственность, округлив невинно глаза и сунув пальчик в рот.

Но Женю почему-то ничто не коробило в ней, он обрадовался даже:

— Конечно!

4

Она приканчивала уже второй бокал. Когда коктейля оставалось на донышке, она, прилежно дуя в соломинку, наладила производство больших и малых молочных пузырей.

И успевала между тем интервьюировать Женю:

— А по профессии вы кто?

— Видите ли, — он затруднился, — я ее меняю сейчас, так что ответить непросто…

— А вы попроще: сначала про ту, какая была.

— Я, представьте, окончил философский факультет МГУ…

Видимо от удивления, у Кати лопнул радужный молочный пузырь, повисший на соломинке.

— Философский?! Надо же… Еще ни разу в жизни не встречала живого философа! А не обманываете?

— Ну диплома я с собой не захватил…

Он передал ей бумажную салфетку, указывая на белые брызги от ее пиршества, но Катя сперва стерла каплю с его лацкана.

— А вы скажите что-нибудь такое… философское.

Он усмехнулся.

— Вот, не угодно ли? «Холодное теплеет, теплое холодеет, влажное высыхает, сухое увлажняется».

— Что за мура?

— Это не мура, Катя. Это диалектика Гераклита.

— Открытие! — фыркнула Катя. — Будто я сама не знала, что к ночи просушенное надо снимать, не то опять отсыреет… Я думала, философия учит, как жить…

— Пытается. Ее непременной составной частью является этика, вот она и…

Но их перебили. Соседний столик заняла компания, для которой двое мужчин брали кофе, мороженое и что-то еще. У одного из них было мучительно знакомое актерское лицо, он походил на стареющего мальчика; он-то и окликнул Катю по-свойски:

— Катюха, радость моя! Господа, это наша хозяйка пляжа — не признали? Кать, я очень возбудился от твоей лекции! Особенно когда дошло до непрямого массажа сердца… Я вспомнил: мне ж его прописали врачи! Через день по полчасика. Во избежание сердечной вялости. Только не доверяйте, сказали, случайным рукам — руки должны быть чуткие, прохладные и милосердные. Так когда зайти?

Но она умела обращаться с такими:

— Если всех сердечно вялых массировать — это никаких рук не хватит. Не, Виталий, вы утопните сперва, тогда добро пожаловать.

Актер, валяя дурака, стал сокрушаться:

— Такой, значит, подход? Служебно-казенный? «Катя, Катя, наши сети притащили мертвеца» — да? Кошмар… «И в распухнувшее тело раки черные впились» — на такое толкаешь?! Спасательница ты или ведьма морская?

Катя спокойно сняла его руку со своего плеча:

— Раки у нас не водятся, Виталик… А руки лучше держите при себе. — Тон у нее был вразумительный, невозмутимый.

— Так я ж за соломинку хватаюсь! — потянулся он к ее трубочке для коктейля, но Катя ловко убрала ее за спину. Этот «плейбой» воздел руки к небесам, приглашая всех, и Женю тоже, сострадать ему. Спасибо, приятели усадили его наконец.

— Не хотите уйти отсюда? — спросил Женя; он нервничал отчего-то.

Она дернула плечом: как хотите, мол, — и встала. Он — тоже.

— Катерина, уводят тебя?! — всполошились за соседним столиком. — Куда это, зачем? Молодой человек, она — общественное достояние… Как солнце, воздух и вода… лучше подсаживайтесь к нам, оба!

— А кофейку дадут? — Катя снова прикусила пальчик, наивничая так же, как в первый раз, когда в этот бар напрашивалась.

— Что за вопрос? А как зовут твоего молодого человека?

— «Моего»! — засмеялась она. — Он настолько «мой», что я и сама еще не знаю…

— Это — Женя, — объявила Карина, тоже оказавшаяся в составе компании. — Личность он необыкновенная: краса и гордость самого умного факультета МГУ… Присаживайтесь к нам, Женя! Мы, конечно, не Спинозы, но покофейничать с нами можно…

— Спасибо, нет. — Он замотал головой. — В другой раз, может быть. А за эту рекламу кому-то достанется, — мрачно глянул он на Карину и пошел прочь из бара.

— Ну и зря! — крикнула вдогонку та. — Ксения Львовна имеет право гордиться вами, вы так дорого ей достались…

Женя затравленно оглянулся:

— И это вам известно уже…

Катя помахала ему ручкой. Видимо, она и впрямь тут «переходящий приз», все нормально, и он, Женя, столь явно огорчившись, выглядит просто глупо.

— Что это за сюжет, Кариночка? — спросил друг Виталика. — Ксения Львовна — это ведь Замятина?

— Ну да, она ему бабка… А у кого-то было «Мальборо», — вспомнила Карина, и упомянутая пачка появилась. — И не убирайте, Виталик, не будьте жмотом, в мужике мелочность отвращает…

— Да возьми их себе! — обиделся тот.

Карина угостила из этой пачки Катю и, мстительно улыбаясь, сунула сигареты в свою сумочку.

— Так вот, — сообщила она после первой затяжки. — В девятом классе юноша попал под машину. На Колхозной площади столицы. Причем доказано было, что шофер не виноват! Потом бедняга перенес три операции, долго прыгал на костылях, но в университет поступить сумел. А Замятина, чтоб выходить его, на пять лет сошла с круга, с кино завязала совсем, в театре только числилась… Два лета подряд провели они, оба два, в Кургане, где этот… как его? — ну царь и бог костно-восстановительной хирургии…

— Илизаров, — напомнили ей.