Дракон с отрезанными крыльями

Дарре подвинулся ближе и ласково пригладил взъерошенные им же волосы Айлин. А она, немедленно забыв о грустных мыслях, приникла к нему, пристраиваясь в крепкие объятия, ощущая гладкую кожу на щеке своей щекой, вдыхая тот самый едва уловимый, но совершенно упоительный запах, что почувствовала при их первом поцелуе. Как давно это было — словно сотню лет назад. Целые жизни прошли, изменив их с Дарре обоих. Айлин вдали от дома вновь обрела себя, и Дарре тоже нашел цель и, стараясь ее достичь, смог перебороть собственную замкнутость и недоверчивость. И принять Айлин. И обнимать ее теперь так нежно и уверенно, что Айлин только и вздыхала тихонечко от удовольствия и улыбалась счастливой улыбкой, то осторожно касаясь пальцев Дарре, то скользя по запястьям. А потом в инстинктивном порыве обхватила его руки, откинулась назад, сомкнула веки, соскучившись по поцелуям. И Дарре не разочаровал, приникнув к ее губам и даря новые восхитительные ощущения, которые еще недавно пугали, а теперь завораживали, покалывая в кончиках пальцев, волнуя грудь, делая кожу невероятно чувствительной, а желания совсем уж непристойными. Ну и пусть! Айлин скоро восемнадцать, а значит, и нечего тут стыдиться. Лишь бы Дарре не оттолкнуть, показавшись испорченной. Кто знает, какой в его представлении должна быть девушка. Может, не только целомудрие обязана до свадьбы хранить, но и вкус мужских губ лишь после брачной церемонии познать. А Айлин…

— Дарре… — испуганно сжалась она. — Я… Если я распущенной выгляжу… Ты только скажи, я пойму все и исправлюсь. Я…

Он прижал ее голову к своему плечу, не давая продолжить. Вот эту нежность, эту отзывчивость, это совершенно нежданное, невообразимое даримое ему счастье она называет распущенностью? И хочет исправить?

— Что еще придумаешь? — ошарашенно спросил он. — Это я все законы совести нарушил, тебя добиваясь. Кем бы ни возомнил себя, у родителей пригревшись, а драконье происхождение еще никто не отменял. Только, Айлин, — он заглянул ей в глаза, — я не хочу от тебя отказываться. Я не знаю, что будет дальше, но сейчас… Снова струсить, прикрываясь заботой о тебе…

— Не надо!.. — с надрывом прошептала она. — Теперь, когда так… Когда я узнала… Когда ты со мной… Какое все остальное имеет значение?

Дарре освобожденно выдохнул и притянул ее к себе…

Глава двадцать четвертая: Ромашка лекарственная

Дарре поймал себя на мысли о том, что спина не болела. Совсем. Он три четверти часа лежал на ней, глядя в потолок, и даже не заныло нигде. А ведь семь с лишним лет спал исключительно на животе, потому что даже в свернутом на боку состоянии шрамы пронзало молнией, напоминая о страшном. Неужели… проклятие снято?..

Раны не кровили с того самого момента, как Айлин обработала их окиносской мазью, хотя Дарре, будто ребенок, тыкающий пальцем в заживающую царапину, раз за разом проверял спину на прочность. И, снимая потом незапачканную рубаху, вспоминал только нежность девичьих ладоней, гладивших его по коже, и шалел от возвращавшихся ощущений.

Надо быть полным болваном, чтобы приписать эффект какой-то мази. Эйнард оказался прав, когда говорил, что проблема Дарре в голове. Едва только ассоциации к рубцам сменились с лишения крыльев на ласку Айлин, они перестали открываться. А после сегодняшнего свидания…

Дарре не знал, сколько времени они с Айлин провели на цветочной поляне и кто из них первым понял, что пора возвращаться. Помнил только виноватое лицо Айлин, как будто это она не смогла удержать солнце на небе и еще немного продлить их уединение.

Обратно плыли молча, заново переживая все произошедшее и пытаясь разобраться, что делать дальше. Дарре дал себе слово смириться с любым решением Айлин, но не отступать при первых же трудностях. Поэтому старательно спокойно и показательно уверенно подал ей руку, помогая сойти с лодки на берег. А потом поймал чуть лукавый взгляд карих глаз и снова сорвался. Да только Айлин, казалось, именно этого и желала. Закинула руки ему на шею и прижалась так крепко, словно тоже хотела прочувствовать Дарре. Он скользнул ладонями по ее талии, поднялся по спине, ощущая жесткость швов на платье и цепляясь за шнуровку. Айлин переступила босыми ногами, случайно задев его ногу…

И весь мир исчез за какой-то пеленой, оставив лишь рваные вдохи, осмелевшие пальцы, бьющиеся на разрыв сердца, и только уплывшая без привязи лодка оборвала это обоюдное безумие, вынудив Дарре вылавливать ее едва ли не на середине реки под совершенно глупое, но оттого невозможно понятное хихиканье Айлин. После этого сомневаться стало совсем невозможно. Айлин ведь не просто позволяла себя целовать, но и отзывалась всем существом, вздрагивая, приникая, цепляясь за плечи. А после возвращения Дарре вместе с лодкой на берег так крепко сцепила свои пальцы с его, словно пыталась права на него заявить. Так и шли потом всю дорогу до ее дома, не размыкая рук и старательно не глядя друг на друга, то ли стесняясь последнего порыва, то ли все еще находясь в его власти.