Нет. Это другое будущее, только и всего. Оно случится, если я останусь… наверное. Но я уже знаю, что я выбрал, правда? Ведь это я написал себе письмо.
– Лин, мне нужна твоя кровь, – сказал я вслух. – Всего две капли. Ты знаешь, что это произойдет, потому что это уже произошло. Не тяни, пожалуйста.
– И что ты будешь с ней делать? Разведешь реактивами через пятьдесят лет?
– Ты сама все понимаешь. Зачем спрашивать?
– Я должна быть рядом!
Я улыбнулся. Лин отшатнулась.
– У тебя в предках были драконы?
– Хватит! Выяснять, кто, куда и кого, будете потом, – отрезал Марек. – Доели?
– Конечно, – я поднялся. – Эйлин, захватите книгу, пожалуйста.
– Еще полстраницы, – не оборачиваясь, бросила она. Рядом с ней росла кипа исписанной бумаги.
– Эйлин, мы не можем опоздать, – позвал Марек. – Эйлин!
Опоздать…
Анри! Он же убьет Вельера! Как я мог забыть, идиот!
Я шагнул к Мареку и схватил его за шиворот.
– А я все гадал, когда ты вспомнишь, – ухмыльнулся он. – Время, кстати, еще не вышло.
– Что с Вельером? – медленно и раздельно произнес я.
– Да ничего особенного, – Марек отвернулся, и как-то само собой получилось, что я разжал пальцы. – В полночь Анри сбежал… должен был. Мы договорились, что заберем его неподалеку от рощи: Дален заберет, после сражения.
– Ясно… И ради этого вы водили меня за нос?
– Я же обещал Лин не убивать вашего вождя, – развел руками Марек. – Что мне еще оставалось делать?
– Вы говорите правду?
– Да, – вдруг сказала Лин. – Я ему верю.
«А тебе – нет», – понял я. Пепел, пепел, пепел… неужели все? Навсегда?
– Эйлин, – тихо окликнул я волшебницу. – Мы знакомы? Там?
– Нет, – ответила она почти сразу. – Дален вас видел. Один раз, кажется. Мы – нет. Может быть, Аркади, но я не уверена. Вельер вас знает.
– Вельер не расставался с моим дневником, – пробормотал я. – Это выход, но мы не успеем показать ему письмо. И – я не знаю, смогу ли я его убедить. Я все еще мальчишка.
– Вы – это вы, – она положила мне руку на плечо. – Мне жаль, Квентин.
– Я знаю.
Я обернулся в последний раз. Крыша, где мы с Эйлин разматывали длинные шлейфы заклинаний, упражняли пальцы, строили огненные замки; обломанная черепица чуть поодаль, где мы сидели с Лин, где я впервые коснулся ее щеки; напряженные каменные статуи и ниша, где Корлин спрятал труд всей своей жизни, где он же открыл его…
Вернусь ли я?
Я невесело усмехнулся. Один раз – точно.
Я разделся. Глянул на последние зеленые деревья в парке – и подбросил крылом шелковый халат. Алая ткань, расправляясь, полетела вниз, как кленовый лист.
Драконье лето закончилось. Впереди ждала холодная зима.
Лин подошла к самому краю крыши. Обняла меня за шею; я похолодел.
– Я люблю тебя, – тихо сказала она. – Не бросай меня, ладно?
Я закрыл глаза.
Воздух бил по крыльям, как мокрая плетка. Спина не выдерживала тройной ноши, позвоночник ныл от обиды, но так было даже лучше.
Эйлин что-то прокричала наверху. Марек отрывисто пролаял что-то в ответ.
Сколько еще лететь до Серых холмов? Три часа? Четыре? И каждую минуту в одиночестве… я же не выдержу…
А всю жизнь – выдержу?
Конечно, холодно ответил себе я. Чем я занимался до этого, а? Рос на ферме, не смея даже думать о магии. Потом, в Галавере, жил тем, что отведено, – куском парка, неба и реки, что я видел из окна. Теперь мне откроется весь мир.
Я стал собой, обрел себя – я понял свою судьбу. Тысячи людей думают, что живут бессмысленно, и мечтают обрести славу, важность, значимость. Вот она – залейся!
Но… я не понимаю… это неразумно, нелогично… Я знал Эйлин несколько недель, Эрика Риста – и того меньше; с де Вергом и Даленом я общался лишь мельком.
Почему мне так больно?!
Какая ирония! Я тянулся к прошлому, мечтал об огненном веке и только теперь, когда я понял, что готов строить будущее – другое, новое! – рухнул на землю: ради него мне придется идти назад. В предвоенное время, в годы бунтов, видеть войну, замки, сминаемые пламенем, толпу, гибнущих людей… отца с мамой, может быть…
Нет. Они погибнут после того, как я умру. И никогда не узнают… А хотел бы я, чтобы они знали?
Чего хотели драконы, сознательно, в День трех колоколов, заводившие детей, которые никогда не смогут зажечь на ладонях огонь? Никогда не полетят, никогда не станут собой? Что они надеялись принести в этот мир?
Чьи слова повторила Эйлин тогда, на крыше? «Сказать, что мы не равны, все равно что сказать, что огонь в печи, на пожаре, в свече не равен между собой. Каждый из нас – искра. Любой – и вы, и я – свет. Только вот бродим мы в темноте и видим так мало…»
Эйлин на огненных ступенях… Она тоже смотрит в небо. Каждый смотрит в небо. Только оно не говорит ни с ними, ни со мной.
Я вспомнил наш первый урок; бесконечные миры-истории на гравюрах. Возможно, в одном из них я обнимаю Лин, а войны между магами и драконами никогда не было… а может быть, не было и самих магов, а Дален и Вельер родились братьями…