— Мы бойцы-ленинцы, — гордо добавил Герлеи, — а это значит: во-первых, каждый боец — настоящий коммунист; во-вторых, кадровый рабочий высокой квалификации и, в-третьих, принят в отряд только по идейным побуждениям. Вот, к примеру, мой товарищ, — он кивнул в сторону Манна, — слесарь-механик, а я железнодорожник. И, наконец, последнее: все мы бывалые солдаты, прошли боевую закалку. Меня, например, на фронте в рядовые разжаловали за «подстрекательство к мятежу», а я за войну опять до фельдфебеля дослужился. Мой товарищ…
Манн расправил плечи.
— Я матрос… — сказал он. — В феврале восемнадцатого года был участником революционного восстания на флоте.
— Из сорока бойцов нашего отряда, — продолжал Герлеи, — один Йожеф Каман не отвечает всем требованиям. Молод очень и не успел получить боевого крещения. Он из молодых да ранний: работал на оружейном заводе, участник подпольного антивоенного движения. Вот мы и сделали для него исключение.
— И правильно, — одобрил Самуэли.
Он с удовлетворением оглядел молодых командиров. Отличная выправка! Матово блестело оружие, за поясом ручные гранаты. Ладно пригнанные куртки подчеркивали стройность фигур. И Тибор подумал, что не случайно Венгерскую Советскую Республику часто называют Венгерской коммуной: эти подтянутые, решительные, с выражением бесстрашия на лицах люди невольно напоминали ему якобинцев 1793 года.
Не сводя с них пристального взгляда, Самуэли медленно проговорил:
— Вы носите высокое имя бойцов-ленинцев. Это ко многому обязывает. Надеюсь, вы оправдаете его…
В комнату вошел Лейриц. Самуэли быстро отдавал приказания, радуясь тому, что Лейриц понимает его с полуслова. Но вот отданы последние распоряжения, и Лейриц ушел вместе с командирами.
Провожая их, Самуэли увидел в приемной старого знакомого — Иштвана Лукача. Они встречались в России, на казанском фронте, с этим широкоскулым гусаром с лихо закрученными усами…
— Разрешите доложить, товарищ член военного совета… виноват, товарищ парком, — поправился Лукач, — прибыл после демобилизации из Советской России, где служил в 5-й армии. Откомандирован на родину защищать Советскую власть, — чеканил Лукач. — Пока добрался до дому, пришлось побывать в серьезных переделках. Прибыл вчера, и, кажется, кстати. Вы, товарищ Самуэли, собираетесь на фронт. Возьмите меня.
— Не возражаю! — улыбнулся Тибор. — Но придется поторопиться. Отправление через полчаса с Западного вокзала. Вот записка, — он вырвал листок из блокнота и быстро написал на нем несколько слов. — Получите оружие и обмундирование. Управитесь?..
— Так точно!
И правда, прибыв на вокзал, Тибор у входа встретил Иштвана Лукача, по-походному обмундированного и вооруженного. А минутой позже увидел еще одного знакомого — Антала Габора из Приюта инвалидов войны. «С такими ребятами можно смело идти хоть в пекло», — радостно подумал Самуэли.
Поезд особого назначения состоял из восьми пассажирских вагонов второго класса, вагона-ресторана и салон-вагона. В салоне — письменные столы для командующего армией и начальника штаба, телефон, который можно на любой станции подключить к сети.
— В этом вагоне разъезжал когда-то эрцгерцог Йосиф Габсбург, главнокомандующий австро-венгерской армией, — посмеиваясь, сообщил Лейриц.
— А теперь он послужит красным полководцам! — И Самуэли засмеялся.
К спецпоезду прицепили товарный вагон и две платформы. В вагоне — боеприпасы и инструменты, необходимые для ремонта пути. На одну из платформ погрузили машину Самуэли, на другую — две полевые пушки под брезентом. На паровозе с двух сторон установили станковые пулеметы. Из тамбура последнего вагона тоже грозно щерились пулеметные дула. Большое Красное знамя развевалось над паровозом…
Спецпоезд командующего был готов к бою!
Приехал Енё Ландлер. На нем мягкая шляпа и дорожный плащ.
— Добрый день! Это, случаем, не бухарестский экспресс? — пошутил он. — Не забудьте разбудить меня на конечной станции…
Бём опоздал ка двадцать минут. Явился с хозяйским видом, тут же уселся за стол начальника штаба, взял телефонную трубку и, вызвав своего коллегу по наркомату Йожефа Хаубриха, важно сообщил ему, что в «данный исторический момент» отбывает на фронт инспектировать действующую армию. Самуэли был вне себя от досадной задержки. Он махнул из окна паровозному машинисту, — мол, трогай. Связист отключил телефон, на ходу сматывая провод. Поезд уже набирал скорость, а Бём все еще продолжал декламировать в трубку.
На первой же станции они увидели встречный эшелон. Решительным шагом Тибор направился к солдатам. Коротка была его речь, но столько в ней было веры в новорожденную Советскую республику, столько тревоги за нее в его словах, что солдаты поняли: за республику надо драться! Эшелон повернул обратно па фронт. А поздно вечером на других освещенных перронах он выступал снова и снова — и в результате еще три солдатских эшелона направились к фронту.