Древнерусское предхристианство

Древнейшие верования основывались на представлении о единстве и святости неба и земли, которые сходились «у края мира». Земные реки притекали с неба и к нему восходили. Чтобы стать матерью, земля должна была усыриться небесной влагой, омолодиться после зимнего умирания. Прилагательное сырой понималось не только как «влажный», но и «свежий, зелёный», а глагол сыртти носил значение «свежеть, молодеть».[148] Почитание праславянами Мать-сырой-земли входило в целостную картину мира, чуждую противоположностей уранического и хтонического начал и возникшему позже так называемому «основному мифу» об их противостоянии. Супружеская связь являлась не противоборством, а союзом небесной «выси» и земной «низи»,[149] к нему восходил архаический образ рождающей глуби небес и земли – источника всеобщего бытия. С утра в утробе

неба согревался мир, теплая земля топила – поглощала и грела – в своём чреве всё живое. Она погребала тела умерших и воскрешала их души, восходившие к свету подобно весенним росткам.

Обряды почитания умерших, их захоронений и возделанных полей были неразрывно связаны и восходили к раннеземледельческой эпохе. Земля с родовых могил и нив содержала прах покойных родителей, считалась родной, родиной. Спустя века на Руси кладбище продолжали называть родительской землей, боженивкой. Горсть земли с молитвой бросали в могилу в надежде на покровительство родной земли над умершим.

Пряничная доска. Дерево. Карелия. XIX в.

Воспроизводит древнейший образ Мать-сырой-земли, «ограждённой» решёткой из двенадцати крестов. Внутри ячеек вырезаны обережные косые кресты, знаки взборонённой в разных направлениях «пашни», «бороны», «посевной девятины», восьмилучевого солнца, «дождя», «колодца» и, предположительно, хвостатого «солнечного петуха».

Простираясь на захоронениях и целуя землю, оплакивали покойных и будто соумирали с ними. Уезжая на чужбину, хранили в ладанке-мешочке радом с наперстным крестом щепоть земли предков, возвращаясь – целовали её и высыпали на погост с «земным поклоном». Горстку, взятую с родной могилы, прикладывали к сердцу, отгоняя «душевную тоску», считали оберегом от злых духов. В народе говорили: «Землица с семи могил добрых людей спасёт от всех бед». Глотая щепоть праха с семейного захоронения или возложив на темя землину́ «кусок дёрна», клялись «нерушимой» клятвой.

Родовое кладбище, или кладовище вокруг святилищного огня-Гостя называли погост. Существовало множество иных его названий, что говорит о первостепенной важности погребальных обрядов: горка, горица, город, городок, городище, буй, буйвище (от древнерусского буй «гора»), жальник, борок, курган (из древнетюркского kuryan «крепость»), скудельница

(от скудтль «глиняный сосуд», в котором погребали останки сожжённых), крутица, красница, могильница…

Древнерусское могыла, могила «погребальный холм» образовано от праславянского *mogq- «высокое место»[150] и восходит к индоевропейской основе *mg– вместе с древнерусским глаголом могу/мочь, древнеперсидским maguš «сильный, мощный; жрец», греческим μάγος и латинским magus «маг, чародей, жрец», а также с санскритским maha

, древнегреческим μέγας и латинским magnus при общим значении «великий, большой». От той же основы произошло имя волшебной птицы Мага, Магай в северорусских и сибирских сказках. Весь этот смысловой ряд позволяет сблизить древнерусское могила со словами могуч, могач «силач», мощь и мощи. Верили, что в мощах родителей воплощалась их посмертная помощь. Впоследствии на Руси мощами называли нетленные останки православных святых, от которых исходят благодатные силы.