«Нас, демотов, принявших присягу, – рассказывал он после, – было 73 человека. Начали же мы баллотировку (голосование) поздним вечером, так что, когда вызывали мое имя, было уже темно. Я был чуть ли не 60‑м и был вызван последним из всех, кто был приглашен в тот день, и в такое время, когда более пожилые из демотов ушли уже в деревню. Дем наш находится в 35 стадиях (несколько больше 5 верст, 5,3 км) от города, и, так как большинство живет там, то ушли многие. Оставшихся было не больше 30. Среди них все были подговоренные Эвбулидом. Когда было названо мое имя, он, вскочив, стал бранить меня на разные лады, говоря быстро и громко; в свидетели того, в чем обвинял меня, он не представил никого ни из демотов, ни из остальных граждан, но убеждал демотов подавать голоса против меня. Я просил отложить до следующего дня ввиду позднего времени и вследствие того, что никого нет со мной и что дело это стряслось так неожиданно для меня; тогда явилась бы возможность ему высказать какие угодно обвинения и представить свидетелей, какие есть, а мне – защититься перед всеми демотами и представить своих близких в свидетели. И я соглашался признать тогда то, что они постановят относительно меня, но он на мое заявление не обратил никакого внимания, а сейчас же предложил голосовать присутствующим из демотов, не дав мне вовсе защищаться и совсем не производя точного расследования. Его сторонники, вскочивши, стали подавать голоса. Было уже темно, и они, получая от него каждый по 2 да по 3 камня[54]
, клали в урну. Вот доказательство этого: голосовавших было не больше 30, а камней было насчитано больше 60, так что все мы ужаснулись».Как громом, поразило Эвксифея это постановление, влекшее за собой потерю гражданских прав. Мог ли он с ним примириться, когда все в деме прекрасно знали его самого, избирали даже на общественные должности, знали его семью, а некоторые помнили и родителей как полноправных граждан? Оставался единственный способ протеста – обжаловать перед судом присяжных, что он и сделал. Постановление суда в таком случае имело уже окончательную силу. При этом, если бы суд признал постановление дема правильным, ему грозило быть проданным в рабство.
Обвинение против него было выставлено самое пустое, которое могли принять только враги, задавшиеся целью его погубить: что отец его говорил не чисто аттическим языком, а мать когда-то занималась делом, совершенно не подходящим для гражданки, торговала лентами на площади, а одно время служила даже в кормилицах. Достаточно было двух-трех свидетелей, чтобы рассеять все эти вздорные обвинения перед беспристрастными судьями. Эвксифей после продолжительных хлопот и волнений мог снова вернуться к своей тихой и скромной жизни.
Платон и его единомышленники
Недалеко от Афин, в 20 минутах ходьбы от них, находился цветущий участок земли, покрытый тенистыми парками и лугами; здесь уже с давних времен были разбиты сады, проведены водопроводы, посажены аллеями деревья, устроены длинные крытые коридоры с колоннами по бокам и портики, снабженные сиденьями; эти портики вводили в более обширные полукруглые, крытые или открытые помещения, в которых преподавали философы и учителя красноречия; здесь же находились и помещения для гимнастических упражнений. Вся местность называлась Академией, и в ней был устроен гимнасий[55]
, в который толпами собирались юноши для занятий гимнастикой, а также и для того, чтобы послушать знаменитых учителей того времени. Это место было огорожено стеной, и здесь в разных местах было расставлено много жертвенников различных богов и героев.В 80‑х годах IV века до P.X. здесь начал преподавать знаменитый философ того времени Платон; за стенами Академии ему принадлежал небольшой сад, в котором стоял его дом, и ему было нетрудно являться в помещения Академии для преподавания.