Чему же учил Платон? Многое не нравилось ему в современных Афинах. Ему, человеку аристократического происхождения, ученику Сократа, осужденного народом на смерть, не нравилось прежде всего то, что в Афинах всем правит толпа неимущих бедняков. Платон не считал этих бедных людей способными на хорошее правление. Бедный человек, говорил он, не имеет времени заняться размышлениями о государственных делах; все его время поглощено заботами о хлебе насущном. Да кроме того, думал Платон, постоянные занятия физическим трудом ослабляют умственные способности людей и погружают их ум в спячку. Простой народ своеволен, дерзок и разнуздан в желаниях. Там, где он властвует, все понятия извращаются и даже пороки называются «прекрасными именами»: своеволие – свободою, бесстыдство – мужеством, распутство – великолепием, наглость – образованностью. Правительственные должности в демократии расхватывают худшие люди, потому что сам народ не способен определить, кто пригоден к делу правления, и удостаивает почестей тех, кто потакает его порокам, а хороших людей преследует. Всем заправляют льстецы народа – демагоги. Государство подобно кораблю, на котором все пассажиры считают себя способными управлять кораблем, и каждый берется за руль, а хорошего и способного кормчего сталкивают с корабля. Поэтому-то в демократических государствах не бывает хороших правителей. Особенно нападал Платон на Перикла за то, что тот стал раздавать народу деньги за службу и тем приучил народ к праздности и лени. Никто не хочет повиноваться законам, потому что законы стесняют своеволие каждого. Старшие в демократии льстят младшим. «Учитель в таком городе боится учеников и льстит им, а ученики унижают учителя и воспитателей». Отец боится своего сына, старики особенно предупредительны к молодежи, чтобы не казаться суровыми и требовательными. Даже животные начинают заноситься, и ослы и лошади важно ходят, сталкивая тех, кто не уступит им дороги. Состоятельным людям жить в таком городе опасно: полунищий народ готов без всякой вины отнять имущество у богатых, чтобы потом разделить его между собой. А если богатый человек вздумает защищаться, то его обвинят в измене демосу, и на него посыпятся доносы; неудивительно поэтому, что богатые люди склонны составлять заговоры против демократии: их постоянно грабят, и самая жизнь их находится в опасности.
Не один Платон нападал в то время на демократию; и многие другие были ею также недовольны. В Афинах во времена Платона жил знаменитый учитель красноречия Исократ. Это был человек слабого здоровья и очень застенчивый. Поэтому он не мог сам говорить речей в народных собраниях; он ограничивался тем, что писал речи, а те, кто читал их, могли по ним, как по образцам, научиться хорошо говорить; читателей у Исократа было много, потому что его речи были просты, понятны и в то же время очень красивы по форме. Его советов слушались и известные государственные люди; он состоял в переписке и с некоторыми царями. И вот этот влиятельный человек, так же, как и Платон, нападал в своих речах на демократию. Он упрекал народное собрание в том, что оно поступает часто необдуманно. «Мы так легкомысленны, – писал он о своих гражданах, – что в один и тот же день об одном и том же имеем не одинаковое мнение. Что мы порицали, прежде чем идти в народное собрание, за то, собравшись вместе, подаем голос, а немного спустя, когда разойдемся, снова порицаем».
Нападал Исократ и на демагогов, которые часто вводят народ в заблуждение. Исократ, как и Платон замечал, что государству грозит опасность от постоянных волнений, что вечно идет борьба между бедными и богатыми и бедные злоумышляют против богатых, а богатые хотят свергнуть власть бедных. «Ни один из граждан не живет приятно и беззаботно, но город полон отчаяния, – писал он. – Одни жалуются на бедность и нужду и голосят, другие жалуются на множество распоряжений и повинностей, на беды от податей и пр.; и это приносит такое горе, что имеющим состояние хуже живется, чем тем, у кого ничего нет». И Исократу, как и Платону, не нравилось, что афинские граждане так упорно стремились получить плату за участие в народном собрании и суде.
– Кто не опечалится, – говорил он, – когда увидит, сколько граждан ждет жребия[56]
перед судилищем ради хлеба насущного, будут ли они иметь его или нет.