Древний знак

Да, на острове осталось пятьдесят оленей. Выходили из-за колючей проволоки пришельцы, вскидывали автоматы, чтобы подстрелить одного-двух оленей, но вставал перед их глазами невозмутимый, суровый человек в малице и волчьем малахае и точно бы закрывал грудью оленей. Пришельцы ругались, обзывали аборигена дикарем, однако стрелять не решались. Брат оленя облегченно вздыхал, подходил к Сыну, гладил его, разговаривал, как с человеком, изливая ему свою тоску и горе. А горе случилось у Брата оленя еще до того, как племя его изгнали с родной земли.

Все началось с того дня, когда Леон покинул остров.

— В нем проснулся зов муравья, — однажды сказал колдун Гедде. — Он тоскует по жизни муравьиной кучи, которая называется человеческим сообществом...

Гедда сидела на ворохе оленьих шкур за шитьем. В руках у нее была уже почти готовая летняя малица для Леона. «Износит ли он эту малицу?» — с тоской думала она. А колдун не унимался:

— Я был не слишком точным в предсказании, когда именно ты понесешь от Леона. Но теперь вижу, что ты все-таки забеременела.

— Уйди от меня, колдун! — не столько гневно, сколько умоляюще воскликнула Гедда.

— Не уйду, пока не выскажу прорицание... Леон уйдет, а ты родишь своего мучителя...

— Ну что, что тебе от меня надо? — уже в отчаянии спросила Гедда. И вдруг как-то непостижимо быстро взяла себя в руки, глаза ее засветились, словно она пришла к счастливейшей догадке. — Послушай, колдун, послушай... Леон для меня подарок судьбы! Даже если бы он был моим всего одно мгновение, мне этого хватило бы на тысячу лет... Возможно, что я скоро пойму, что он и был у меня всего лишь одно мгновение... Но все-таки был, был!

В глазах колдуна, казалось, на какое-то время отступило больное и мутное. Он смотрел на Гедду и молчал, будто боялся ее спугнуть: чем-то она его искренне на миг покорила.

Не сказав больше ни слова, колдун ушел. Уронив безжизненно руки, Гедда замерла. Ударил порыв ветра. И только после этого Гедда заметила, как все переменилось вокруг. А ведь только что светило круглосуточное солнце, струился над тундрой прогретый воздух, порождая то удивительное марево, когда человеку кажется: это струится твоя собственная душа, переполненная благодушием и спокойствием. И вдруг поднялся ветер, нагоняя на остров тяжелые, черные тучи. Наливались густой синевой горные хребты, вечный снег, еще недавно так щедро излучавший отраженный его белизной солнечный свет, точно бы вылинял, потеряв свое ослепительное свечение. Тучи наплывали черной массой, как дурной сон, как помрачение на больного.

На рейде загудел теплоход, который стоял у острова двое суток. Гедда порывисто поднялась с таким чувством, будто гудок возвестил ей о какой-то страшной утрате. «А где Леон?» — безотчетно спросила она себя.

Гедда знала, что Леон еще неделю назад с почтой, доставленной на вертолете, получил письмо. Гордость не позволяла ей спросить, что было в том письме, а Леон молчал, становясь еще более мрачным.

Гудел на рейде теплоход. Вот он развернулся и взял курс в сторону Большой земли. Гедда провожала теплоход взглядом, и что-то заставило ее поднять прощально руку.

— Ты что так взволнована? — услышала она голос Сестры горностая.

— Мне почему-то кажется, что Леон там, на теплоходе, что он нас покинул...

— Ты с ума сошла! — Сестра горностая, прижав руки к груди, сделала несколько стремительных шагов, как бы пытаясь догнать теплоход, но, споткнувшись о камень, остановилась.

Прощание Леона с островом

А Леон действительно уплывал на теплоходе. Совсем недавно он получил письмо от Макса Клайна по кличке Зомби. Все эти годы Клайн возглавлял группу «этнографов», подчиненную Стайрону. Власти проявили повышенный интерес к «этнографам», и Леон понимал, в чем тут причина. Для него было совершенно очевидным, что научные исследования — это лишь прикрытие, ширма. Зомби в письме выражал надежду, что Леон и Мария представят со своей стороны убедительные доказательства честной и чистой работы группы «этнографов». Зомби позволял себе и туманные угрозы: «Полагаясь на твою мудрость, дорогой Леон, я бы тебе посоветовал убедить Марию стать благоразумней: пусть она выступит на нашей стороне и заставит замолчать своего дражайшего супруга Ялмара Берга, который не один раз очень лихо прохаживался на наш счет. В противном случае неминуем высший гнев, а что это значит, ты должен догадаться...»

Надо было как можно скорее увидеть Марию и Ялмара. Надо было спешить, пока не поздно!

Уплывает остров. Отторгается от Леона какая-то часть его души. Думал ли он, когда впервые вступил на этот клочок земли, затерянный в Ледовитом океане, что так глубоко сроднится с ним?! Виднеются конусы чумов, причудливо искаженные миражем. Как высоко поднимает мираж их верхушки! Возможно, сама природа решила показать ему на прощание истинное значение этих примитивных жилищ: смотри, мол, ведь это храмы...