Древний знак

Сын всего сущего, кажется, опять направился к скале, на которой так упорно вот уже которые сутки пытается оставить свою тень. Или это навязчивый сон? Хорошо, что Брату оленя есть с кем бродить по снежной тундре и думать о Сестре горностая. Когда ее не стало, белый олень, как уверял Брат совы, высоко поднял голову и тоскливо затрубил. Потом он начал бегать по тундре как безумный, с хрипом и тяжким стоном, очень похожим на стон человека. Так уверял Брат совы — он пас в тот день оленей. Возможно, все это ему показалось. Возможно. Но почему? Разве Сын не Волшебный олень?

То было в летний ненастный день, который показался Брату совы бесконечно долгим. Невыносимо донимал гнус. Брату совы надоедал все один и тот же комар, которого он никак не мог убить. Пищал комар у самого уха. Ну, комар как комар, а вытягивал душу. Правда, это, вероятно, был все-таки не совсем обычный комар. Брату совы подумалось, что уж не злого ли духа послала ему сама смерть в образе этого проклятого комара. А скорее всего старик предчувствовал несчастье и потому так вот неспокойно было ему. А несчастье уже случилось, несчастье с Сестрой горностая...

Как только стало известно, что Леон уплыл на теплоходе, Сестра горностая засобиралась в дорогу. Брат оленя был в стаде. Он вместе с Томасом Бергом отбирал пятьсот оленей для переселения. Всего пятьсот. Остальные должны были идти на забой. Люди прощались со стадом. Люди прощались с родной землей, люди со страхом думали о переселении на остров Бессонного чудовища. Стадо на этот раз было далеко от стойбища, и Брат оленя не появлялся в родном чуме трое суток. На четвертые сутки Брат медведя осмелился сказать ему об исчезновении Леона и Сестры горностая: с этой печальной вестью явилась в стадо Сестра куропатки. Брат оленя долго смотрел в океанскую даль. И вдруг, вскинув кверху лицо, завыл по-волчьи. Берг недоуменно смотрел на Брата оленя, гадая: уж не сошел ли человек с ума от горя, что вынужден покидать родную землю?

— Что с ним? — спросил Берг у Брата медведя.

— Беда, — печально ответил пастух и не стал ничего пояснять.

Брат оленя, не переставая завывать по-волчьи, шагал слепо, порой спотыкаясь о кочки. Пастухи со страхом и печалью смотрели ему вслед. Берг почувствовал, что в стаде нарастает тревога, и догадался: олени понимают, что с самым главным их покровителем случилась беда. И закружились олени в неудержимом беге. Гудела земля от топота их копыт, слышался треск рогов, кричали пастухи, успокаивая стадо.

Восхищенно и печально смотрел Берг на разволновавшееся стадо. Тоска не покидала его. И еще мучило чувство вины: ведь как бы там ни было, а он предал этих оленей, предал самого себя, предал вон того человека, который идет в сторону моря и воет по-волчьи. Можно, конечно, рассердиться: что, мол, за чертовщина, пристало ли человеку выть волком? Но что поделаешь, если Томасу Бергу и самому впору завыть волком от тоски. Повернувшись к Брату медведя, он снова спросил:

— Так что же произошло?

— Беда, — повторил свой прежний ответ Брат медведя, глубоко затягиваясь из трубки. После долгого молчания наконец пояснил: — Покинул остров Леон. За Леоном улетела на Большую землю Сестра горностая. А Брату оленя жить без нее — все равно что затянуть на шее аркан...

Сестру горностая Брат оленя нашел через сутки в доме Гонзага, в комнате прислуги. Жена была вся во власти злого духа Оборотня. Покачиваясь, она спрашивала, ни к кому не обращаясь:

— Где мой сын? Умоляю, скажите, скажите, где мой сын?..

Брат оленя медленно подошел к жене, присел перед ней на корточки, глядя в глаза сочувственно и с бесконечной преданностью. Да, он имел право ее упрекать и даже ругать за то, что она еще раз нарушила клятву и поддалась власти злого духа. Но на этот раз Брат оленя не смел даже сердито нахмуриться. Выкурив трубку, он тяжко вздохнул и сказал:

— Пойдем в дом Берга.

Сестра горностая с огромным усилием старалась понять, о чем говорил ей муж, словно была глухая. Наконец поняла, согласно закивала головой, поискала рукой под столом баул со своими вещичками.

Еще двое суток жили Брат оленя и Сестра горностая в доме Берга, где их хорошо знали. Супруга Берга даже пыталась по телефону узнать от Гонзага что-либо определенное о Леоне. Вернулся с острова Берг, попытался дозвониться с той же целью в столицу до Ялмара, но в квартире сына так никто и не подошел к телефону. Сестра горностая металась по комнате, в которой поселили ее с мужем.

— Пусти меня к Ворону! — умоляла она. — Я знаю, где в его доме прячут Леона. Там много комнат и огромный чердак. Однажды я туда забралась и едва не повесилась...

Не скоро Сестра горностая забылась во сне. Брат оленя смотрел на жену и повторял те самые речения о журавле и журавлихе, которыми он поразил ее при первой их встрече.

— Смотрю в твое лицо и вижу, как мучаешься ты, и представляется мне буря. И летят, летят журавли сквозь бурю. Наверное, кто-то древний очнулся во мне и вспомнил ту пору, когда мы были с тобой журавлями.