Древний знак

— Мода, демократичная, всем доступная мода, при которой официантка дешевого кафетерия чувствует себя равной дочери миллионера. А возможно, это не так уж и плохо, дорогой Ялмар, а? Шутка сказать, у нее, у официантки, точно такие же джинсы, как у дочери банкира. У той и у другой, как у кобылиц на крупе, одно и то же тавро солидной фирмы! Не печать ли это хоть в какой-то возможной степени достигнутого равноправия и братства? Вам не приходило подобное в голову? Я понимаю, вы скажете — это бесовство социального обмана. Но всегда ли обман зло? Ведь когда болит у вас, допустим, печень, вам дают успокоительное...

— Предпочитаю хирурга...

— Это вы... вы предпочитаете. А что предпочитают другие? Вот, допустим, ваш приятель. Я же вижу, насколько ему претит ваш максимализм...

Болезненно поморщившись, Оскар провел руками по лицу, как бы смывая с него выражение отрешенности, и тихо сказал:

— Ну вас к черту с вашей политикой. Я размышляю о вечном, о боге и дьяволе. — И, бесцеремонно ткнув в сторону гостя пальцем, продолжил: Я понимаю, вам бесконечно дорога версия, что земной мир принадлежит дьяволу, а потусторонний — богу. С одной стороны, реальный хаос, который бесы создают ради собственной корысти, а с другой — иллюзия возможной гармонии после страшного суда....

Голова Стайрона начала свое медленное, словно бы неотвратимое движение, перекатываясь, как ядро, то в одну, то в другую сторону и все больше багровея. Казалось, что взрыв неизбежен. Но гость вдруг неузнаваемо преобразился, смягчив лицо улыбкой добродушнейшего укора:

— Ай-яй-яй, нехорошо, дорогой Оскар, нехорошо. Вы и впрямь ко мне как к истинному дьяволу адресуетесь. Впрочем, продолжайте. Мне любопытно проследить за ходом вашей мысли.

— Ждите, ждите, грешники, страшного суда! — продолжал Оскар, еще злее становясь во взгляде и в голосе. — И знайте, если бог — извечный ваш судья, то дьявол — извечный ваш палач. Трепещите перед тем и другим. Удобно, черт побери, нечистый устроился!

Кивнув в сторону Ялмара головой, как будто хотел боднуть его, Френк Стайрон шутливо воскликнул:

— Вы чувствуете? Он все-таки считает меня дьяволом...

И опять Ялмар, готовый расхохотаться, с преувеличенным ожесточением погрозил Оскару кулаком.

— Так-то ты обходишься с гостем! — На своем языке добавил: — Ты только не разряди в него пистолет, как твой сержант в бомбу. Кстати, не кажется ли тебе, что голова его похожа на ядро, в котором, возможно, уже происходит движение критической массы? Вот если рванет!

— Я у тебя еще раз спрашиваю, на кой черт ты мне его привел?

— О, хотя бы для того, чтобы поразмышлять о вечном — о боге и дьяволе...

— Я понимаю, вы, Ялмар, уговариваете своего друга быть со мной поделикатнее, — глядя на Оскара с улыбкой великодушного всепрощения, сказал Стайрон. — А хотите, я вам открою великую истину о том, как дьявол сумел поправить самого Иисуса Христа? Коль скоро тут принимают меня за дьявола, то я позволю себе открыть эту истину в доказательство, что мы все-таки кое-что можем.

И снова Оскар повернул стул, сел на него как полагается благовоспитанному человеку и почти елейно попросил, не смягчая, однако, прежней свирепости во взгляде:

— А ну, ну. Мне, кажется, сегодня действительно повезло на собеседника. — Ткнул кулаком в бок Ялмара. — А то с этим балдой я уже просто измучился.

— Так вот. Все дело в том, что мы живем в мире без пространства и времени, где все происходит мгновенно и повсеместно. Мы живем в пору цивилизации, именуемой потреблением и наслаждением. Так полагает мыслитель Маклюэн.

— Ишь ты, как мудро! Стало быть, мыслитель! — откровенно издевался над гостем Оскар.

Стайрон лукаво погрозил ему пальцем и продолжил:

— Одной фразой мудрец зачеркнул предрассудки о родине, о корнях, об идеалах будущего. Нет будущего, как и не было прошлого — никакой истории. Есть одно лишь огромное настоящее, так сказать, грандиозно возвеличенный миг! Вы чувствуете, куда я клоню?

— Еще как! — На этот раз уже Ялмар подыграл гостю.

— Помните, о чем Фауст уговаривался с Мефистофелем?

Едва я миг отдельный возвеличу, Вскричав: «Мгновение, повремени!» — Все кончено, и я твоя добыча...

Фауст ослепил себя, чтобы пристальнее разглядеть грядущее. Не знаю, что он, бессмертный, видит в данный миг текущей вечности, когда в роли искушаемого находится уже все человечество. Не выкинул ли он белый флаг! Ведь дьявол нынче действует глобально и тотально. А какое нынче богатство бесовских соблазнов! Могло ли что-нибудь подобное в свое время сниться Мефистофелю?

— Что верно, то верно, — теперь уже бесконечно подавленно промолвил Оскар, все ниже и ниже склоняя голову.