– Да, да, убил бы до смерти. Сделал бы покойником. Лишил бы его жизни. Что бы с ним сделали? Что у вас делают с убийцами?
– Я не знаю, – сказала Аяна, оторопев. – У нас нет убийц.
Верделл замолчал и уставился на неё.
– А с теми, кто... добивается... любви кирьи вопреки её отказу?
– Обычно девушка сама останавливает парня, если ей не хочется, чтобы он целовал её.
– Ох, зачем я пошёл на это! – Верделл яростно растирал руками лицо. – Я не про поцелуи, кирья! Я про то, как если бы она сказала ему «нет», а он все равно не остановился и... и... Да чёрт побери! Кирья! Ты не понимаешь?
Она вдруг поняла и зажала рот рукой. К горлу подкатывала тошнота. Нет, это невозможно.
– Откуда же вы приехали, – сдавленно простонала она. – Где вы живёте и почему остаётесь в том страшном месте?
Омерзение душило её. Она встала и тоже зашагала по комнате, сжав ладонями виски.
– Подожди, – остановился он. – Ты задаёшь слишком много вопросов. Если я умру от голода, то тебе придётся искать кого-то другого, чтобы получить ответы. Знаешь что? Давай выпьем хмельного сегодня вместе, в твоей комнате. Ох, что бы со мной сделали, предложи я такое кирье там, откуда мы приехали. Ну да ладно. Я будто попал в оуран, где лишь праведники, соблюдавшие заповеди предков, добра и совести, и нет места грехам. Клянусь тебе, что я буду вести себя подобающе. Хмельное развяжет мне язык и размягчит твои уши, и мы не будем больше бегать по комнате. Я пойду, кирья. Жрать охота.
Он вышел из комнаты, и она окликнула:
– Подожди, Верделл! Дед Баруф...
Но Верделл уже не услышал её. Аяна поняла, что ей срочно надо умыться и поговорить с кем-то. Она быстро переоделась в чистое, поправила покрывало и сбежала вниз, в купальню, где совершенно неожиданно для себя наткнулась на Лойку, но та лишь подмигнула ей и унеслась прочь.
Аяна умылась, и омерзение начало отступать. Возможно, Верделл преувеличил? Конда говорил, что давным-давно, в смутные времена, бывало разное, и люди были жестоки. Он даже сравнил их с волками. Но волки не делают так, как сказал Верделл... Ладно. Надо подумать над этим.
Она вышла из купальни и услышала голоса во дворе.
– Нэни! – воскликнула она, выбегая наружу. – Доброе утро!
– А где мама? – спросила Нэни, оглядывая двор. – Я застала только Верделла и Аремо у очага.
– Не знаю. Может быть, у Вагды? Она, наверное, пошла туда с Солой. А может, отправилась по своим делам.
– Как Даро? Ему лучше?
– Тоже не знаю. Я вчера видела Тили на празднике, когда танцевала, а потом всё как-то закрутилось.
Аяна мимолётно удивилась своему спокойствию после событий вчерашнего дня и после того, что сегодня рассказывал Верделл. Случись подобное несколько недель назад, и она бы не один день ходила сама не своя. Неужели это и есть то, о чём как-то говорила мама — что все люди черствеют со временем?
– Я пойду к Тили сегодня до праздника Ани и Анкана, и узнаю, как там Даро. Нэни, ты обещала прийти вчера.
– Да, я знаю. Прости, Айи. Миир не отпустил меня.
Аяна взглянула на неё, и Нэни опустила ресницы.
– Я тоже не хотела уходить. После того, как ленту завязали, я как будто почувствовала что-то новое. Мне хотелось остаться с ним.
Аяна вспомнила невидимую натянутую струну между сестрой и Мииром и немного смутилась.
– Ладно. Айи, я зайду к Маре и малышам, потом подумаем над твоим нарядом.
– Хорошо! Мне тоже надо кое-куда сходить, – сказала Аяна.
Конда обещал ей подарок, и любопытство подталкивало её.
Она поправила волосы и спустилась в зимние комнаты. Дед Баруф пожелал ей доброго дня, и она подбежала и поцеловала его в щёку.
– Дедушка, к нам сюда поселится ещё один молодой парень. Ты не против?
Дед Баруф был не против, и она с чистой совестью пробежала дальше по коридору, постучала в дверь, и Конда открыл ей.
– Доброго утра, Конда! Я пришла за подарком, который ты обещал.
Он удивлённо поднял брови и рассмеялся.
– Ты нетерпелива, кирья. Дай мне просушить волосы. У вас тут неожиданно холодно по утрам.
Он недавно был в купальне, и теперь ходил по комнате, вытирая голову полотенцем. Его лицо опять было выбрито, и Аяна скользнула взглядом по его щеке, уголку губ, и смутилась. Она села к столу, пряча взгляд, и увидела листы, на которых Конда записывал ноты.
– Конда! – удивлённо повернулась она к нему, моментально забывая про неловкость. – Ваши ноты такие же, как и наши!
– Ты знаешь ноты? – Он тоже подошёл к столу и посмотрел на нотный лист и на неё.
– Да.
– И можешь прочесть, что тут написано?
– Да. Только у нас не пять линеек на нотном стане, а семь. Но ключ так же пишется посередине.
– У нас тоже было семь, но давным-давно их начали сокращать. Ключ остался на месте, а ноты ниже первой рем и выше второй мир пишутся на добавочных линейках.
Аяна просмотрела ноты и тихонько напела мелодию, которую он записал. Отсутствие верхней и нижней линеек немного сбивало.
– Красиво. Это для голоса?
– Нет. Это для кемандже.
– Я не знаю такого инструмента.