Другой край мира

– Ты мог бы и сказать «спасибо», вместо того чтобы волком на меня смотреть! – в сердцах сказала она ему. – В конце концов, я иду ткать вам паруса, на которых вы домой уедете!

Воло встал и, ни слова не говоря, вышел на улицу. Аяна подошла к Конде. Он притянул её к себе и обнял, зарываясь лицом в её рубашку.

– Спасибо, – сказал он. – Спасибо.

День прошёл в сером тумане, и следующий тоже. Женщины, пришедшие в мастерскую, тихо переговаривались. Малышей в мастерской не было: Мара забирала их в детскую внизу.

Снег растаял, потом выпал снова. Серое небо за окном постепенно темнело, спина затекала от долгого сидения. Мама достала свечи из кладовой, и после захода солнца поставила везде подсвечники. Бледный воск медленными каплями стекал на металлические подставки, пламя слегка колебалось за неровными стёклами, мама стояла возле мотовила, перематывая на крутящуюся подставку нити для следующего холста.

– Как по лесу, по лесу мы с миленьким идём, – вдруг плавно и грустно завела она песню.

Женщины подхватили напев, и мастерская наполнилась звуками и печалью. Аяна любила песни, но не те, что были о расставании. Эта была о расставании. Как и все рабочие песни, она была очень долгой, а каждый новый куплет лишь добавлял пару новых слов. Она заканчивалась тем, что парень выходил из леса и исчезал за поворотом дороги, а девушка оставалась ждать его, и песня невыносимо медленно вела к этому грустному моменту, который тоже оставлял ощущение недосказанности и неоправданных надежд.

Когда стало совсем поздно, и все уже расходились, мама остановила её.

– Завтра прощание с Витаром. В полдень они повезут его.

Тяжёлая, тёмная волна захлестнула Аяну, ударила в лицо, оглушила её и потащила за собой. Она бежала от этой волны, укрываясь за горячей спиной Конды, за песней, за какими-то мелкими делами. Но сейчас ей некуда было спрятаться.

Аяна кивнула. Она спустилась к себе и сидела в темноте, свесив ноги с кровати, а ночью к ней снова пришёл Конда.

Она не спала.

– Ты наловчился ходить по лестнице на костылях. Не боишься упасть?

– Нет, – ответил он, садясь на край кровати. – Подвинься.

– Ляг ко мне спиной, – попросила Аяна.

Он повернулся к ней спиной, и она тоже легла спиной к нему, тесно прижавшись под одеялом.

– Я как будто стою на остром гребне горы, а у меня из-под ног вылетают камни. Конда, почему так?

Он завёл руку назад и положил ей на бедро.

– Тебе станет легче. Спи, – сказал он. – Спокойной ночи.

Она словно прислонялась к утёсу на пляже, нагретому полуденным летним солнцем. Только его спина была мягче, чем камень. Она вздохнула и закрыла глаза.

45. Ласи ири, ви даве аде дири

– Почему? – спросил он с утра.

– Это далеко. И улицы скользкие. Если ты упадёшь по дороге, будет очень плохо.

– Я не хочу, чтобы ты шла одна. Я вообще не хочу, чтобы ты ходила. Это расстроит тебя.

– Я знаю. Но так принято. Надо прощаться с теми, кто покидает нас. А у тебя нет одежды.

– Я завернусь в твоё волосатое одеяло. Аяна, ты не пойдёшь одна.

– Я могу убежать сейчас во двор, и ты не догонишь меня.

– Это жестоко. Ты жестока.

– Нет. А Верделл называл меня лютой. У нас это значит – хищный, жадный до крови.

– У нас это скорее «жестокий». «Безжалостный».

– Это не так. Конда, ты умеешь ездить на лошади?

Он изумлённо уставился на неё.

– Конечно. Я с трёх лет в седле. Почему ты спрашиваешь?

– Ты можешь поехать на Пачу.

Конда смотрел на неё, потом его взгляд скользнул вверх, и она поняла.

– Нет, нет, тебе не придётся прыгать. Это будет даже удобнее телеги. В телеге тебя растрясёт, а он идёт мягко, будто ты сидишь на перине. Я научила его становиться на колени и ложиться по моему слову. Тили тоже не может просто так залезть на него. Возьми моё меховое одеяло и надень две рубашки и свою безрукавку.

Она снова схватилась за спасительную соломинку мелких бытовых вопросов, которые могла решить.

– Вечером я придумаю, как быть с твоей одеждой. Я могла бы взять один из кафтанов отца. Ты почти одного с ним роста. Но он будет мал тебе в плечах. Ты ладони на полторы шире него, если не больше.

– Я всё детство провёл, плавая и ныряя в бухтах на побережье. Катис Эрсет утверждал, что это укрепляет тело.

– Твоё тело это точно укрепило. Мне придётся шить тебе новую куртку.

– У меня на «Фидиндо» остался кожаный плащ. Я совсем забыл о нём. Он был в нашей каюте и провонял. Интересно, можно его отчистить?

– Не знаю. Я спрошу у Нэни, возможно, среди её средств есть то, которое выведет запах с кожи. Попроси кого-нибудь принести его, я посмотрю, что можно сделать.

Очаг согревал жаром мерцающих углей. Аяна заварила травы и разогрела завтрак, потом поставила перед ним тарелку.

– Почему вы не едите все вместе? У вас нет такого обычая? В Теларе семья ест вместе, и мне показалось, что у вас такой обычай был бы уместен.

Она села напротив него и положила подбородок на руки.

– Нет. Такого обычая нет. Мы часто собираемся за столом все вместе, но у каждого есть свои дела, и специально приходить к очагу в одно и то же время неудобно. Тем более теперь, когда мама стала олем.