Дружина

Перехватив свой меч у Олега, Скули поднял щит и плечом отодвинул друга назад. Лунь и Стерх подхватили хромающего Олега и увели в тыл, где у прохода осталась лишь небольшая группа варягов. Остальные, включая жён ярлов, уже находились по ту сторону стены.

Желая помочь, я шагнул к Скули и вытянул оба клинка. Но он отрицательно покачал головой. С него уже слетела шелуха высокомерной спеси, но, к сожалению, слишком поздно. Не отрывая взгляд от готовящихся к нападению нурманов, он глухо проговорил:

– Ступай, Бор, твоё дело защитить женщин. Береги их. Возродите род Рюрика, в нём будет и моя кровь. А это мой бой. Уходи.

Не желая перечить человеку, заведомо идущему на смерть, я дал команду, и мы ввосьмером отошли к проходу, прикрывая последних уходящих варягов.

Захватчики уже широко разбрелись по городу, начав повальный грабёж, насилие и зверства. На площади осталась лишь сотня личного хирда Хальвдана, который ещё никак не мог очухаться. Нурманы кинулись на Скули. Первый промахнулся, и топор описав круг глубоко вонзился в доски повозки. Скули резко ушёл в сторону, мощным ударом отсекая руку с топором, нурман громко зашипел от боли и его глаза полезли из орбит. Ярл отвёл смертоносный клинок и тут же на возврате нанёс ответный удар. Второй не успел увернуться и расстался с ухом и щекой. От охватившей вспышки гнева раненый нурман взревел и страшный удар топора развалил щит ярла и отсёк ему три пальца, упавших рядом с разбитыми досками. Впавший от боли в ярость Скули ударом сверху напрочь срубил гиганту половину лица, которая повисла на коже, обнажив зубы, горло и язык. Пока тот приходил в себя ярл выбил из его рук топор. Пары секунд хватило Скули, чтобы отскочить и перевести дух. Но паузу прервал налетевший со стороны нурман. Не долго думая, Скули сорвал плащ, бросил противнику в лицо и с поворота секанул ему по ногам. Тот сначала задохнулся от неожиданности, а потом издал дикий рёв, переходящий в вой. В ту же секунду нурман с покалеченным лицом пришёл в себя, взревел, выплёвывая выбитые зубы и брызгая кровью из дыры на черепе, вывернул оглоблю из повозки и буквально снёс Скули с ног. Тот рухнул, но через минуту, споря со смертью, поднялся, гордо вздёрнув подбородок и шатаясь, как пьяный шагнул навстречу врагам. К нему, покачиваясь, подошёл пришедший в себя Хальвдан. Их взгляды встретились. Скули беззвучно, одними губами что-то сказал и улыбнулся в лицо врага. Задохнувшись от гнева, Хальвдан сжал твёрдую жилистую шею ярла, злобно прищурился, с размаху пнул Скули но ноге. Тот рухнул, как подкошенный, громко ударившись головой об обломки щита. В ярости нурман несколько раз ударил бесчувственного Скули ногой в бок и хрипло издал победный клич.

Всё это я едва успел заметить, поскольку через секунду на нас бросилась вся нурманская кодла. Решение пришло мгновенно:

«Фил, защита десять метров!». «Есть, командир!».

– Все назад! Все к проходу, мать вашу! Я приказываю всем уходить в укрытие! – во всё горло заорал я, раздвигая руки, как бы загоняя своих мужиков назад.

Слава богам, послушались. Ещё бы не послушаться, когда я стоял, по-прежнему широко раскинув руки с клинками, а вся масса нурманов спрессовалась передо мной в десятке метров и бесновалась, не в силах двинуться дальше, едва ворочаясь в жуткой тесноте. Немного странно было смотреть на расплющенные о невидимую преграду орущие морды, будто они все прижались снаружи к большой стеклянной банке.

Я медленно отступал к проходу, а за мной наползала совсем обезумевшая толпа, которая в горячке не понимала, как такая близкая добыча смогла ускользнуть из их рук.

Ещё час я держал проход, пока до нурманов не дошло, что здесь им не пройти. Осознав, наконец, что невидимый барьер возник неспроста, они начали торопливо расходиться, опасливо оглядываясь на меня. И, как ни странно, такая странная реакция была типична для воинственных скандинавов, склонных к мистике и преклоняющихся перед высшими и всякими потусторонними силами.

А тем временем безудержный грабёж в городе превратился в повальную пьянку, и бандитам стало не до каких-то там беглецов. Как смог я за собой завалил проход мусором, обгоревшими досками и соломой и уже в полной темноте стал пробираться по уходящей под уклон расщелине. Позади послышался треск пожара. Я оглянулся. В охваченной огнём южной части посада багровое зарево резко очертило чёрный контур городской стены.Из города доносились предсмертные крики и вопли торжествующей ярости.

Минут через сорок я прошёл мимо заслона из десятка варягов и добрался до укрытия, где под каменистым обрывом к берегу приткнулись обе снеки, а около них расположилось поболее сотни бойцов, среди которых я заметил и варягов, и ополченцев. Остальные беженцы ушли в лес, в ближние и дальние деревни и хутора. Обрадовало то, что в укрытии не горело ни одного костра.