Друзья и союзники Рима [с иллюстрациями]

– Да было дело. Выставили нас с ним тоже двое на двое против двух лигуров. Оба – матёрые военнопленные, постарше и поопытнее меня. Ни нас, ни их никто, конечно, вместе не сковывал – у них их традиционные мечи и фиреи, у Лисимаха – махайра и пельта, а мне опять скутум и гладиус старого типа дали. Ненавижу это римское оружие! В строю оно ещё ничего, но не в поединке же! Мне ещё и лигур посноровистее достался вдобавок – наседает на меня, а я этой громоздкой заборной калиткой защищаться вынужден. Мне то и дело мечом удары отбивать приходилось, когда щитом не успевал, а ты ведь и сам знаешь качество римского железа – мягкую деревяшку тем клинком уже и пилить можно было. Тут бы мне, наверное, и конец настал, да Лисимах выручил – своего лигура подальше отманил и песком в глаза, как и мне в тот раз – его лигур отскочил глаза продрать, а он ко мне, да моего лигура махайрой по шлему. Тот обгадился, щитом от следующего удара загораживается, тут я добавил, чуть не достал его, он щит выронил и бежать. Лисимаху добивать его вместе со мной некогда было, на своего снова пришлось отвлечься, но и ладно – и так здорово помог. Я свой скутум тогда бросил к воронам, да его фирею вместо него подхватил, а она ведь легче скутума – мне с ней сразу ловчее стало. Моему лигуру без щита совсем невесело стало, уже и на мой скутум согласен, но я ведь не дурак пускать его к нему. Меч-то ведь у меня хуже, так зато щит нормальный есть. Мне ж его преследовать не нужно, он сам атакует без щита, я обороняюсь на пути к этому несчастному скутуму – это же просто подарок, я и мечтать не смел о такой ситуации в начале боя. Пока дрались, он мне фирею, конечно, изуродовал, но и свой меч затупил – мне как раз это и нужно было. Отступать ведь ему нельзя, Лисимах уже его напарника ранил, если один останется против двоих – верная смерть, и сделать меня поскорее – его единственный шанс. А клинок уже тупой, и колоть неудобно из-за щита. Ну, он его обеими руками взял, чтоб рубить посильнее, и фирею мне окончательно размочалить, но это ж – представляешь, какой размах нужен? Вот на размахе я его и подловил…

– Резкий выпад и остриём в брюшину? – сообразил я.

– Ну, почти, – кивнул этруск, показав ещё и рукой для наглядности, – Какое там остриё у этого ублюдочного "галльского" гладиуса! Им разве проткнёшь? Под дых я его ткнул, он согнулся, его удар смазанным вышел, я ему ногой добавил, да по шее своим зазубренным клинком. Толку – сам понимаешь, так что только с пятого удара его и завалил. Ещё и гладиус при этом погнул. Бросил его к воронам, подобрал меч лигура – тоже тупой, но длиннее, с нормальным остриём и не такой гнущийся. Оборачиваюсь Лисимаху помочь, захожу к его лигуру сбоку, да тут он и сам справился – подловил на попытке укола, да по руке махайрой. Видел бы ты, как он после этого одним ударом голову ему снёс!

– А то я не видел, как снесённая башка летает! – хмыкнул я, – Есть у нас один любитель этого дела…

– Ах, да, Бенат! Он – да, умеет. Из него вышел бы отличный гладиатор…

– Сдаётся мне, ему как-то и без этого живётся неплохо, гы-гы!

– Что верно, то верно – не самый лучший образ жизни. Надо совсем уж выжить из ума, чтобы завидовать нашей участи…

– Ну, по тебе-то этого не скажешь…

– По теперешнему – да, не скажешь. Но видел бы ты меня тогдашнего! Живёшь от боя до боя. Выдержишь один – перепродают следующему устроителю погребальных или поминочных игр. И никто тебя не бережёт, ведь ты для этих римлян – предатель и перебежчик, и твоя судьба – встретить смерть на арене во славу очередного римского мертвеца. На каждых новых играх тебя ставят во всё худшие и худшие условия, и уцелеть становится всё тяжелее и тяжелее.

– В последнем бою я словил рану в бок, и быть бы мне покойником, если бы мой победитель сперва добил меня, а потом уж рисовался перед публикой, поставив мне на грудь ногу. Догадываешься, куда я всадил ему свой зазубренный… как ты думаешь, что?

– Опять гладиус старого типа?

– Он самый – и опять с этим неповоротливым скутумом. Эти скоты так и повадились всякий раз вооружать меня этой дрянью. В общем, кастрировал я его этим издевательством над самой идеей оружия, он рухнул в корчах, визжит, а у меня заколоть его этой тупой железякой уже и сил не осталось. Кое-как глотку ему перпилил, и тут самому скверно стало – прямо на его труп и сам свалился. А потом ещё и рана у меня воспалилась, и римляне решили, что я своё отсражался – чтоб не зря пропал, хотели псами меня на следующих играх затравить. И затравили бы, если бы меня не увидели и не выкупили люди Тарквиниев…

– Тебе повезло.

– Мне – да. Прямо из-под носа у смерти вытащили, не дали додавить. Теперь вот Лисимаха давят и когда-нибудь додавят…

– Пожалуй. Если мы им это позволим. Судя по тому, что ты мне рассказал, ты знаешь его неплохо. Что ты мне о нём скажешь – стоящий ли это человек?

– Ну, в деле ты только что видел его и сам. В настоящих боях – я сужу по стычкам у Тарента и по Заме – тоже был хорош.

– Это я понял. Меня интересует, порядочен ли он. Можно ли на него положиться?