Дух времени. Введение в Третью мировую войну

• наконец, если у тебя IT-стартап, то, как вариант, ты можешь локализовать его на Кипре — там всё сделано для удобства компаний, находящихся в фазе инвестирования (это, по сути, все IT-стартапы): платить ничего не придётся, а когда и если прибыль появится (с IT-компаниями прибыль не всегда является целью бизнеса), то нужно будет поделиться с Кипром лишь 2,5 %.

То есть процессы глобализации сделали человека условно неподотчётным конкретному работодателю или даже юрисдикции, что освобождает его от влияния инстанций, унаследовавших в процессе своего исторического развития прежнюю роль суверена, которого невозможно было поменять.

Это может казаться несущественной деталью, но данный факт — не что иное, как «вольная», освобождающая человека от психологического давления на него суррогатов прежней «физической власти» — того «страха смерти», о котором писал Т. Гоббс, проповедовавший неограниченную власть государственного Левиафана.

Конечно, «физическая власть» в принципе существенно изменилась за последнее столетие, перестала выглядеть столь кровожадно. Но, однако же, её реминисценции всё ещё продолжали существенно влиять на психологию человека. Достаточно вспомнить, какой жуткой, например, казалась власть «всесильного КГБ», даже несмотря на то, что в последние годы существования СССР эта спецслужба была весьма, так сказать, травоядной.

Но сейчас и такое психологическое воздействие невозможно, тень грозного когда-то Левиафана превратилась в виртуального покемона из мобильного приложения. Оставшись без «символической власти», «физическая власть» государства, как мы могли видеть на примере того же СССР, не работает.

Общественная самоорганизация, как мы убедились, также не может охранить нас от надвигающегося хаоса. Более того, в рамках «новой власти» она и сама по себе создаёт этот хаос. Система же полностью лишается какого-то управления.

Перед нами «новый человек», лишённый историко-культурного базиса, габитуса, реагирующий только на визг «постправды», освободившийся от влияний как «физической», так и «символической власти».

На что способен человек, оказавшийся выключенным из социальных практик своего габитуса и не имеющий других инструментов самоорганизации, кроме примитивных инстинктов, мы теперь хорошо знаем благодаря экспериментам Стенли Милгрэма, Леона Фестингера, Музафера Шерифа, Джона Дарли и Дэниела Бэтсона, Филиппа Зимбардо[127], и многим другим исследованиям.

Впрочем, часто испытуемым в подобных экспериментах даже не приходится трансгрессировать свой габитус: в выборе между габитусом и инстинктом неизбежно побеждает более эволюционно-древний… инстинкт.

Глава пятая. Пандемия насилия

В нашем мире всё перевернулось с ног на голову. Люди спокойно относятся к насилию, совершаемому на их глазах, но каждый, не похожий на них, вызывает у них отвращение.

Бернард Вебер

Да, люди нуждались, нуждаются и всегда будут нуждаться в управлении: это связано с устройством, с настройками, грубо говоря, их мозга (если их, людей, больше 150, вы уже не можете пустить дело на самотёк). Но правда состоит в том, что у нас сейчас нет ни необходимых инструментов, ни потребного образа будущего.

Стоит ли удивляться, что после определённого затишья нулевых годов уровень агрессии в обществе, в отношениях между людьми, включая их общение в Сети, стал резко расти, причём по всему миру. При внешнем благополучии, о котором так любит напоминать Стивен Пинкер, поразительным образом разрастаются эффекты «виртуального насилия».

Нет, речь не идёт о домашнем насилии, которого, возможно, и в самом деле стало меньше просто по причине того, что люди всё больше стремятся к одинокому образу жизни, растёт число домохозяйств, где проживает только один человек (хотя по-прежнему каждая третья женщина в мире подвергается насилию от рук знакомого, супруга или партнёра).

Речь даже не о подростках, пожилых людях и инвалидах, которые традиционно являются группами риска со стороны преступников[128]. Хотя надо признать, что специалисты отмечают существенный рост такого рода насилия в последние годы.

Наконец, речь даже не о новых феноменах, а точнее — понятиях, пытающихся схватить и поименовать разные виды нарастающего притеснения человека человеком в современном обществе: буллинг, кибербуллинг, абьюз, аутинг, бодишейминг, культура отмены, виктимблейминг, газлайтинг, сексизм, сталкинг, киберсталкинг, кэтколлинг, мэнспрединг, мизандрия, мизогиния, неглект, слатшейминг, эйджизм и т. д.

Нет, речь сейчас о том, что следовало бы, возможно, назвать «взаимной настороженностью», распространившейся в огромном числе современных сообществ и культур. То есть это даже не насилие как таковое, а ожидание, тягостное предчувствие возможного насилия — противоправных действий, оскорблений, манипуляций и т. д. — со стороны третьих лиц.