Духовный путь

Нота оказалась неверной, сбивчивой. Пришлось по ходу дела перемещать во рту отверстие раковины в поисках наиболее чистого звука. Но даже та нота, которую мне в итоге удалось из нее извлечь, лилась негромко – и я едва дотянул до двадцати секунд.

По ходу следующей передышки я обдумал, что произошло. Я знал, что не испытываю ни страха, ни тревоги. Это было иное чувство. Немножко похоже на то, что чувствуешь, когда пытаешься прикрутить крышку на ящик, а винт не полностью попал в отверстие: чем больше крутишь, тем хуже сцепление и результат.

Я пытался распределить энергию на все семь нот, но эта попытка ослабила мою решимость – и нота угасла вотще.

Ладно, подумал я, отвечая на второе прозрение из Духовной Реальности, либо полная самоотдача, либо ничего – даже если я не доберусь до конца.

Шестую ноту я выдувал изо всех сил.

Тебе… Маа… Маа… Маа…

На середине двадцатисекундного музыкального фрагмента я почувствовал, как голова делается легкой, я зашатался. Понял, что глаза вновь закрылись, но не мог понять, когда их закрыл. Я открыл глаза и уставился в одну точку над головой. Чувство равновесия вернулось – и я продолжил.

Когда шесть тактов для шестой ноты истекли и я перестал дуть, грудь едва ли не лопалась, но я чувствовал странную мощь желания продолжать – и был совершенно убежден, что мне это по силам.

И тут внезапно пронзительное ощущение болью отозвалось изнутри, пройдя весь путь до моей дрожащей руки, и я понял, что дунуть в раковину мне осталось всего один раз.

В последнюю ноту я вложил всего себя, зная: дую в раковину в последний раз по ходу моей первой попытки установить связь через чистосердечное Отдающее Служение. На десятой секунде я впервые услышал подлинный голос раковины. Никогда столь сильный, чистый древний звук не получался у меня по ходу тренировок.

Я попытался унять свое восторженно-благодарное удивление, чтобы сохранить чистую каденцию ноты, я плотно прижимал к раковине губы, чтобы не было утечки воздуха, щеки мои наполнял постоянный приток воздуха, медленно выходившего из глубин солнечного сплетения, а руки точным движением сжимали раковину, чтобы эта странная новая нота не прерывалась, – во время тренировок я никогда так раковину не держал.

Сосредоточенность на мантре утратилась. Утратилось все окружающее. Я закрыл глаза. Я чувствовал, как дыхание, аметистовое облако, поднимается вверх усилиями одного слоя мышц за другим, пока последняя молекула воздуха не покинула мое тело и не перетекла в раковину. Вместо того чтобы размерять свое Служение по музыке, я на миг ощутил, что это музыка служит мне лишь сопровождением.

А потом музыка смолкла, а я еще некоторое время дул в раковину, пока не споткнулся и не завершил ноту.

Воцарилось молчание, я погасил свет в своем Священном пространстве, шатаясь, добрался до письменного стола и записал все впечатления, пока они еще были свежи в памяти.

Просматривая сейчас эти заметки, эти первые наблюдения по ходу первой попытки, я испытываю изумление по поводу того, насколько был невменяемым, когда сделал первые шаги по Пути деятельного Служения.

Я начал свое странствие как научный рационалист, совершил духовный прорыв, отважно устремился туда, куда до меня устремлялись многие, да еще и делал заметки по ходу дела – наивный, но трезво мыслящий исследователь области духовного: заметки я делал для своего «Я». Я тогда не понимал, что не ты исследуешь духовное, а духовное исследует тебя.

Сейчас я продвинулся несколько дальше – немного, но все-таки, я смотрю на то, как крепко держался за структуру, и понимаю, что подходил ко всему «процессу» механически, поскольку опирался на парадигму, или образ мысли, который глубоко уважаю – на научный подход, – и почти все видел через его призму.

Теперь я знаю, что большая часть структур, которые я создал для своего деятельного Служения, менялись по мере того, как я органично изменял свои практики. Но знаю я и то, что именно та структура, которая имелась у меня поначалу, помогла мне устоять на ногах.

Несколько минут ушло на то, чтобы волны изнеможения, возбуждения, смятения и почтительного восхищения, поднятые исполнением первого моего Служения, улеглись и я вернулся к тому, что теперь называю состоянием духовного покоя. Я был ошеломлен силой несомненного подтверждения моей правоты, которое ощутил на собственном опыте. Все сработало.

Первые мои заметки написаны нетвердой рукой. Я попытался описать до странности восторженную усталость, которую испытал, закончив. Преобладающим чувством было изнеможение. Вторым за ним – восторг. Казалось, тело мое осознало, какое напряжение ему пришлось пережить, но разум пребывал в возбуждении и работал стремительно – и то и другое представляло равные ценности.