Дурак космического масштаба

Но все оказалось не так просто. Через двадцать шесть шагов я уперся ладонями в округлую сверху, низкую для меня деревянную дверь, толкнул ее и очутился в помещении, оборудованном явно давно и тщательно.

Формой помещение походило на неправильный овал. Стены были облицованы нешлифованным черным мрамором и вертикальными полосами обсидиана. Он тускло блестел в свете факелов и старинных светильников, внутри которых клубился какой-то инертный газ. В общем – освещение фиговое. Электричества я не заметил.

Из мрака проступила кучка людей в углу. Со света я не разглядел бы лиц, но в полной темноте коридора зрение обострилось, и видел я теперь не так уж плохо. Люди показались мне словно прорисоваными черным по серому бархату тьмы.

Узнал трех старейших мастеров клана и двух мужчин – один был психотехником, я видел его в нашем лагере, другой – какой-то местный отморозок, бретер, его голо мне попадалось в газетах. Еще двоих я не знал совсем. Мужчины в возрасте, но явно не мастера. Или мастера клинка, такие бывают как раз помоложе.

Если придется сражаться, то с кем-то из троих – неизвестные или отморозок. Хорошо, что тут принято один на один. Но могут и все трое по очереди.

Как же мы не засекли эту пещерку? Разве что вчера она была полностью засыпана песком?

Пауза затягивалась. Похоже, со мной играли в молчанку.

Я ждал.

И вдруг тьма опять начала сгущаться. Теперь «давили», наверное, трое.

Темнота стала такой плотной, что я уже не мог пропускать ее сквозь. Она начала оседать во мне. Я почувствовал тяжесть и жжение в груди. Мысли становились вязкими. Меня пригибали и вынуждали растечься по полу, чтобы выпить, как луна пьет из озера воду…

Стоп! Это уже не мои мысли! Я не могу думать, как грантсы, перетекая из образа в образ! И тьмы я не боюсь. Тьма – всего лишь овеществление света…

Сам не знаю, откуда родилась во мне эта мысль, но я ухватился за нее, за само слово «свет», его ощущение, такое зримое… И в этой норе вдруг стало светлее.

Я вздрогнул всем телом, закашлялся. Тьма отпустила-таки. Не так уж тут, оказывается, было и темно. Светильники разгорелись, тени тоже убрались по углам.

Грантсы почти все улыбались – кто равнодушно, кто ехидно. Только бретер жевал местную жвачку, задумчиво склонив узкое лицо к левому плечу.

– Ну, вот, значит, какой лист упал с этого дерева, – разбил тишину самый старый мастер.

Морок спал окончательно. И все, что я ощущал до этого, тут же показалось мне смешным и нелепым. Не было же ничего! Я да горстка местной знати. И… возможный поединок с одним из этих троих. Что ж…

– Драться пришел? – спросил мастер Истекающего Света с напускной ласковостью. – Невежда. А сам даже имени моего не выучил, – он хрипловато хмыкнул. – Еще молоко у матери твоей на сосках не обсохло.

Один из незнакомых скрипуче засмеялся.

– Это оскорбление, наконец? – спросил я устало.

– Чтобы оскорблять, нужно беседовать с равным, – ухмыльнулся старец.

Говорил он на стандарте, тщательно подбирая слова, чтобы я его понял. Будь я экзотианцем, принял бы такую речь как самое высокое уважение. И мне было бы совершенно наплевать на смысл сказанного.

Но я оказанной мне чести даже не осознал. Только потом, вспоминая эту сцену, сообразил, каким нелепым было само «говорение» мастера на стандарте. Но иначе я просто ничего не понял бы, остался «с другой стороны неба», как выражаются здесь.

– Ну, не дорос до простого капитана, так молчи, – предложил я, пробуя, как мастер отреагирует на дерзость.

Наверно, я прикусил губу, потому что во рту появился солоноватый привкус.

– Видали гежта? – спросил, оборачиваясь к двум другим старикам, грантс с палочкой.

Гежт – котенок или щенок этой самой местной собакокошки.

Долго они собираются резину тянуть?

– А куда ты торопишься? – спросил мастер. – За своих боишься? Так времени здесь нет. В когда вошел, в тогда и выйдешь.

Голос прозвучал глухо, и стены начали опускаться на меня. Иллюзия? Я мотнул головой и вырвался из сжимающейся обсидиановой клетки почти мгновенно, но слишком резко, наверное. Стены пустились в пляс, и я упал на колени, для верности поймав руками скачущий пол.

Звуки обострились. Я слышал, как, шурша, сыплется с потолка песок, как жует жвачку и шумно вдыхает бретер…

– Вот так-то лучше, – сказал маленький мастер, который возвышался теперь надо мной. – А то гонору, понимаешь, как дурного росту…

Я хотел встать и не смог. Земля убегала.

– Устроил тут нам комедию! – неожиданно возвысил голос мастер. – Покривляться решил? Паяца изобразить? Больных по разным кораблям насобирал? Ну, больным-то мы поможем, да, Н’ьиго?

Наверное, психотехник кивнул. Я не видел.

– Но обманывать-то зачем? Пришел бы к старейшинам? Глядишь – не такие мы и тупые, а? Или тупые? Поверили бы пацану, мастера?

Теперь он обращался к своим. И это было хорошо, потому что я так и не смог оторвать глаза от пляшущего пола. Голова кружилась, но я как-то держался. Космолетчик все-таки. Хотя куда там центрифуге… Даже слова мастера я слышал уже, как сквозь вату.

– Поверили бы, что прав мальчишка? Что ему надо тут поставить войска, во имя тени и равновесия?