Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

Неудивительно, что репутация Лукача в Венгрии сегодня не так высока, как в Париже в 1968 г. Но представители его школы: Агнеш Хеллер, Ференц Фехер, Дьёрдь Маркуш, Янош Киш и многие другие – по-прежнему передают посыл «марксистского гуманизма», работая на комфортных позициях в левых университетах за границей либо – после 1989 г. – в самой Венгрии. Отчасти благодаря влиянию Лукача на венгерскую политику правое правительство избирается в этой стране уже два раза подряд ²/₃

голосов. Причина этого не особые заслуги Виктора Орбана и его партии «Фидес», а ужас перед альтернативой, которая до сих пор пронизана кипящим ресентиментом Лукача.

В автобиографическом интервью Лукач делает два замечания, которые отражают суть его мировоззрения ранних лет:

В то время мы все испытывали жгучую ненависть к капитализму и всем его формам. Мы хотели уничтожить его любой ценой и как можно скорее [Lukács, 1983, p. 60].

Нельзя просто попробовать марксизм… вы должны обратиться в него [Ibid., p. 63].

Эти два замечания нужно рассматривать вместе. После «обращения» в марксизм, когда он стал, по собственному признанию, «мессианским сектантом» [Ibid., p. 76], Лукач утратил способность видеть что-либо, кроме ненавистного присутствия капитализма. И ничто в окружающем мире отныне не имело для него самостоятельного значения. Дуалистическая монархия больше не была в его глазах системой законов и институтов. Она была лишена своего подлинного смысла как тщательно согласованного решения периодически возникающей проблемы многонационального правительства. В восприятии Лукача эта монархия не сохранила никаких иных черт, кроме связанных с экономической «системой», которая якобы поддерживала ее существование. Коренное заблуждение марксизма, будто есть некая реальная «сущность», по отношению к которой наша общественная жизнь – всего лишь «явление», поселилось в голове Лукача и приняло форму непоколебимой веры. С этого момента окружающий мир больше не мог рассчитывать на совесть Лукача. Все должно было сгинуть в расплавляющем огне революции. Закон не имеет большего авторитета, чем любой другой аспект политического процесса. «…Вопрос о легальности и нелегальности стал для коммунистической партии чисто тактическим вопросом, даже вопросом сиюминутной тактики

», – пишет он, добавляя: «…в такой совершенно непринципиальной позиции состоит единственно возможное практически-принципиальное отрицание значимости буржуазного правового порядка» [Lukács, 1971, p. 264; Лукач, 2003, с. 339].

То, что было верно в отношении системы правопорядка, не вызывало сомнений и в отношении любой другой черты «буржуазного» мира: экономических практик, социальных отношений, эмоций, амбиций и даже самой морали. Отвечая на вопрос современницы, Лукач выразил убеждение, что «коммунистическая этика ставит высшим долгом принять необходимость действовать безнравственно». Добавив, что «это величайшая жертва, которую революция требует от нас»[62]. «Безнравственность» в конце концов является буржуазным понятием, а все буржуазное должно быть отвергнуто. И в самом деле, человеческая психика в целом настолько деформирована капитализмом, что становится очевидной «невозможность человеческого бытия в буржуазном обществе» [Ibid., p. 190; Там же, с. 272]. Так что буржуазия обладает только «видимостью человеческого существования» [Lukács, 1980, p. 133]. В то время, когда Лукач сделал последнюю ремарку, Гитлер в таких же выражениях говорил о евреях[63]

. Но Лукач сознательно выбрал подобный язык.

В лице Лукача мы имеем дело не с антибуржуазным снобизмом Фуко и не с презрением к простым обычаям Дворкина или Гэлбрейта. Мы сталкиваемся с ненавистью. И хотя эта враждебность охватывает все «проявления» «буржуазного» мира, она направлена на скрывающегося за ними дьявола. Эта темная сила – капитализм, и ненависть к нему, полная и безоговорочная, оправдывает любое нарушение морали.

Но почему? Чем так плох «капитализм»? Главная заслуга Лукача состояла в том, что он нашел формулировку, которой суждено было стать – сначала во Франкфуртской школе, а затем у послевоенных новых левых – каноническим ответом на этот вопрос. Лукач обнаружил, на каком языке можно представить капитализм как величайшее из всех социальных зол тому поколению, которое познало изобилие, свободу, социальное обеспечение и возможности «смешанной капиталистической экономики». И ему удавалось представить свою критику как истинную «скрытую повестку дня» «Капитала». Ибо он обнаружил сохранявшуюся под обликом экономической теории критику младогегельянцев молодого Маркса.