Душа убийцы — 2

— Мы погибаем! — говорил он столь жизнерадостно, что всякому становилось понятно: ни черта мы не погибаем! Ему просто надо вышибить деньги. — Мы погибаем, потому что деструктивные силы, преступники, гады всё размножаются, в то время как по вине демократов дороговизна растет, отчего здоровые силы рожать не хотят! А между тем ученые умеют работать над генами. Надо заставить их работать над специальными генами, определяющими существо человека. Надо, чтобы ученые научились вытаскивать из человека гены дурные, чтобы посадить на их место другие. Хорошие гены…

Может быть, я и дал слишком силы в своей саркастичной фантазии, но смысл его выступления, помнится, был именно этот. Мы с Ритой смеялись над этим напыщенным и в то же время беспомощным индюком. И в голову не могло нам прийти, насколько то, о чем он разглагольствовал, окажется связанным с нами. Не в части ученых и их генных проблем, но ближе, ужасней, убийственней!.. А мы с Ритой смеялись. Смеялись, занимаясь любовью…

Рита не была идеальной красавицей. Пожалуй, вообще красавицей не была. Но было в ней что-то, что заставляло многих на нее оборачиваться. Она была полная, высокая женщина, блузки были тесны для ее грудей, она двигалась царственно, плавно внося свое тело… нет-нет, зрительным эффектом здесь не кончалось. Запахи? Есть теория, будто секс-эффект достигается запахом: особые молекулы исходят от тел, и сила мужского или женского обаяния определяется той или иной концентрацией этих молекул.

Однако я-то увидел — нет, не увидел, а именно ощутил появление той, которую назову в скором времени Рита… да, я ощутил ее появление в многолюдном, прокуренном зале, переполненном мириадами посторонних молекул… ощутил буквально спиной, поскольку сидел к ней спиной, когда она вошла в огромный зал ресторана «Россия». Что-то заставило меня обернуться, но и тут я не увидел ее, вдруг… смех. Грудной, несильный, как бы ласкающий. Как бы приглашающий вас посмеяться — вот каков был этот смех, который донесся через все протяжение шумного зала. Этот смех манил, как воды прохладного озера манят в сушь и жару, и я пошел через зал: с раздвинутыми плечами, с поднятой головой, готовый на все, в том числе и на страшно драку, потому что за столиком, к которому она подходила с другой стороны, ее шумно приветствовали трое парней весьма развязного вида; по меньшей мере один из них был крут в самом деле. И как раз в этот момент заиграл оркестр.

— Разрешите?

Я сжал ее локоть, в то же время искоса оглядывая компанию: так и есть, крутой — чернобровый тип, сверкнув белками бешеных глаз, стал подниматься.

— Сейчас — или никогда!

— Пошли!

На что я надеялся? Думаю, я бы их всех раскидал, если дошло бы до дела, но кому бы она отдала предпочтение после?

И тут она повернула горбоносый свой профиль к компашке и сладко пропела:

— Э-эдик! Но это — мой муж!

И пока ошалевший Эдик заглатывал воздух, я ее уволок.

Боже мой! Это был тогда я, я — настоящий! Находчивый, злой, подчиняющий своей воле! Я, Борис Медедев!

Боже мой! Так щиплет в носу! Слезы, едкие, копятся!

Я беру себя в руки:

«Сейчас Это спит, — говорю веско, отцеживающе, подражая тому Медедеву, которым когда-то я был. — Но и когда Это спит, я все время ощущаю Постороннего в своей правой руке. Тот, кто там поселился, постоянно вмешивается, цензурирует мои мысли, поступки…

Опять не могу продолжать. Сводит горло. Хватаю себя за горло, массирую…

— Но и это не все! — выкрикиваю неожиданным тонким, проти-ивненьким голосом. — Я не нравлюсь Им!.. Они со мной что-то делают!.. Что хотят, то и делают… Что-то лепят из меня, что-то ищут, копаются… Что-то подсаживают… Я боюсь своей этой правой руки», — выдыхаю.

Все! Говорить не могу. Могу только думать. Могу вспоминать. Да и что говорить? Как объяснить, что Они со мной сделали, избегая подробностей интимной жизни моей?

Не знаю.

Самим эпизодом зачатья я был обречен стать хулиганом. Моя мать — слишком высокая, слишком мужественная, рациональная и ироничная (в том числе и к себе) женщина, женщина со слишком крупными чертами лица, со слишком басистым, прокуренным голосом — не была рождена для тихого семейного очага. Я могу представить себе сотни вариантов события, закончившегося проникновением живчиков в ее детородные органы — но лучше об этих вариантах не думать! Гораздо приятнее поразмышлять, кем и каков был мой отец. Поскольку я, как особь мужского пола, удался. Не только высок, но и красив: бабы липнут ко мне. Не только имею голову на плечах, по сумею при случае взять быка за рога. Никаких комплексов, идеалистических вывертов, никаких сантиментов: если нужно — подхожу и по морде!

Но я — журналист.