Дважды возрожденный

– Не успел рассмотреть, – зло шепчет Мотор. – Я видел только голову, на мгновенье высунувшуюся из-за камня.

– Виктор, смещаемся к Мотору.

– Хорошо, – отвечаю Мичману. – Учтите, он может уже знать о нашем присутствии.

Минут через десять крадущегося передвижения я замечаю тень, мелькнувшую поблизости Мотора. Я тоже не успеваю рассмотреть кто это, но на сто процентов уверен, что это не гном.

– Мотор, он рядом с тобой, – предупреждаю я. – Оставайся на месте, я обойду его слева.

– Обхожу справа, – поддерживает мое решение Мичман.

– Внимание, – уже через минуту говорю я. – Он за большим камнем в форме трехгорбого верблюда. Это метров тридцать от Мотора.

– Вижу верблюда, – говорит Мичман. – Двигаюсь к нему.

– Не спешите, – я вытаскиваю из-за спины две метровые трубы. – Сейчас я накрою его из гранатомета.

Подчиняясь движениям рук, трубы раскладываются, становясь вдвое длинней. Одну я оставляю у ног, а вторую вскидываю на плечо. Палец ложится на тугую спусковую скобу гранатомета. Верблюд пляшет в перекрестии прицела, выдавая мое волнение. На мгновение задерживаю дыхание и плавно жму скобу. Возле уха раздается глухой хлопок и оставляя за собой инверсный след граната уходит в сторону противника.

Взрыв.

Куски разорванного верблюда разбрасывает в стороны. В облаке каменной пыли замечаю метнувшееся в сторону светлое пятно. Вторая граната покидает свою трубу и накрывает место, где еще мгновение назад мелькало пятно.

– Вперед, – командует Мичман, и мы, не дожидаясь пока осядет пыль, поднятая взрывом, бросаемся вперед. Мотору ближе всех, он на пару минут раньше нас окажется в точке взрыва.

На ходу вскидываю дробовик и движением тугого затвора загоняю первый патрон в ствол.

Мотор, с пулеметом на перевес, уже скрылся за раздробленными остатками верблюда. Следующим к точке успеваю я, потом заплутавший между крупными валунами Мичман.

– Эй! Не стреляйте! – орет по рации Мотор. – Здесь ребенок. Мальчик.

Я сбрасываю скорость, добежав до разбитого гранатой валуна, в форме верблюда и опускаю оружие.

Черт! Это ж надо так не повезло. Принять ребенка за лакта, начать пальбу и тем самым обнаружить себя. Вот так глупо потерять фактор внезапности… Дилетанты. А тут еще и этот ребенок… Ход моих мыслей осекся. Ребенок? Откуда здесь взяться человеческому ребенку? Осененный догадкой я бросаюсь вперед, краем глаза заметив уже почти рядом запыхавшегося Мичмана с пистолетами в руках. Похоже, что нам в голову пришла одна и та же мысль.

– А-а-а! – бьет по ушам перепуганный крик Мотора.

До выступа, за которым находится Мотор два метра. Одним прыжком преодолеваю это расстояние и перед мной раскрывается необычная картина. Мотор, распластанный на земле лицом вверх, орет благим матом, извивается всем телом и пытается встать, но какая-то сила удерживает его на месте. Сейчас он похож на лягушку, подготовленную для препарирования. В двух метрах над его головой в воздухе завис осколок камня с рваными краями и весом под сотню килограмм. Глаза Мотора ни на миг не отрываются от него. Висящий осколок излегка раскачивается из стороны в сторону как бы в раздумьях падать или не падать. Если этот камешек упадет, то для Мотора навсегда исчезнет проблема выбора головного убора, в связи с отсутствием места на которое его одевают.

В паре метров от него стоит маленький светловолосый мальчик лет десяти-двенадцати с ангельским личиком, и с интересом наблюдает за дерганиями Мотора. Мальчик одет во что-то напоминающее индийское сари грязно-белого цвета, из-под которого выглядывают босые ноги.

– Это не мальчик! – орет еще невидимый Мичман. – Это лакт!

Ну конечно же лакт. Мы думали, что слабость последнего представителя древнего народа вызвана болезнью или старостью. Но никому даже и в голову не пришло, что это может быть ребенок.

Как он прожил один, в этом жестоком мире? Ведь совсем еще малыш. Хотя я забываю, что это не просто мальчик, это лакт, обладающий способностью оказывать влияние на окружающий мир, повелевать им. И вот теперь мне предстоит убить это существо с ангельским личиком. Я всеми силами пытаюсь убедить себя, что это не мальчик, а враг, жестокий и опасный. Я пытаюсь вспомнить погибших друзей, надеясь, что их образы дадут мне силу нажать на курок и убить виновника их смерти. Палец дрожит в нерешительности на курке. Если я сейчас выстрелю, то всю оставшуюся жизнь я проживу с чувством выполненного долга и смертями ребенка и Мотора на совести. Ведь камень, зависший над головой Мотора, скорее всего, упадет, как только я всажу пулю в мальчика.

Из-за скалы появляется запыхавшийся Мичман с пистолетами в руках. Его лицо покрыто бисеринками пота и он стирает их рукавом пятнистой куртки оглядывая диспозицию.

Я сделал свой выбор.

– Стреляй! – кричу ему и делаю два длинных прыжка в сторону лежащего Мотора. В конце второго прыжка, когда подошвы ботинок почти одновременно глухо стукнули по земле, я отталкиваюсь изо всех сил обеими ногами и в полете бью крест накрест сложенными перед грудью руками уже начавший падать камень.

Я даже не думал, что он такой тяжелый.