Дважды возрожденный

– Дело в том, что за разглашение способа перехода из среза в срез у них предусмотрена смертная казнь. И это не зависит от положения провинившегося в обществе. Сейчас из моих мыслей старуха узнала, кто и когда научил нас переходить из среза в срез.

– Ну и черт с ней, – отмахнулся Мотор. – Одной гномихой больше, одной меньше. Нашел из-за чего расстраиваться. Из-за …

– Дело не в принцессе, – резко прервал я его разглагольствования. – После ее смерти на трон взойдет ее воинственный брат и начнет войну, которая возможно зацепит и Землю.

Мичман огорченно присвистнул.

– Да. Дела хуже некуда, – выразил Мотор общее мнение. – Мы в тюрьме, и непонятно, сколько проживем, принцессу казнят, Земля будет втянута в кровопролитную войну. В общем, культурно выражаясь, хреново братцы получается.

Мы дружно кивнули ему в ответ, выражая полную солидарность.

Несколько последующих часов мы проводим в молчании. Мотор дремлет, отдыхая после изнурительного полета, Мичман что-то царапает браслетом на камнях стены, я думаю. В голову лезут различные планы спасения, но ни один из них не выдерживает даже хоть какой-то критики. Чувство вины грызет меня изнутри как червь яблоко. Именно из-за меня погибнет принцесса. Пусть она и гномиха, но все равно жалко. Тем более, есть в ней что-то загадочное, непонятное.

Дверь распахивается и стража бросает нам под ноги взъерошенную гномиху с таким же как и у нас браслетом на руке. Судя по внешнему виду, она изрядно сопротивлялась. Аккуратно сшитая длинная кожаная рубаха разорвана на спине, на голове, у основания хвоста волос обширный кровоподтек. Бросив вслед узнице какое-то булькающее ругательство, стража закрывает дверь.

– Здравствуй Витя, – поднимает она голову. Я толи по голосу, толи по знакомым чертам разбитого лица узнаю принцессу. – Не думала, что еще тебя увижу, – она сплевывает сгусток крови на пол и вытирается полой спадающей почти до пят рубахи.

– А я можно сказать грезил о нашей встрече, – не смотря на сложившееся положение выдавливаю я из себя некоторое подобие шутки.

– Не смешно, – стонет она, пытаясь подняться.

Неожиданно для самого себя я встаю с матраса и помогаю ей. Ухватившись за мою руку, она с тихим стоном поднимается на подгибающиеся ноги. Придерживая ее за плечо, довожу ее до кучи рваных матрасов. Мотор брезгливо кривится и демонстративно отодвигается в сторону. Гномиха усаживается на матрас, не обращая внимания на его кривляния, а я устраиваюсь напротив на корточках. В тусклом молочном свете камня видно, что ее лицо изобилует синяками, превращающими его в некое подобие страшной маски.

– Это по моей вине ты здесь! – невесело говорю, глядя на отекшее лицо.

Она поднимает с недоумением на меня глаза.

– У нас была старая гномиха, – тихо, как бы извиняясь говорю я, – она прочла наши мысли. Она знает, что именно ты научила меня переходить из среза в срез.

– Ну и что? – все еще с непониманием смотрит она.

– Ну ты же сама говорила, что за разглашение этой тайны тебе грозит смертная казнь, – напоминаю я.

– Нет, – отрицательно машет головой гномиха. – Дело не в этом. Мне предъявлено совершенно другое обвинение, значительно более серьезное. Дело в том… – она неожиданно умолкла на полуслове, как будто боясь сказать лишнее. И тут же добавила второпях, отведя глаза в сторону. – Наверное ты прав. Все дело именно в разглашении способа перехода.

Она явно что-то недоговаривает. На лице Мичмана тоже написано недоверие к словам гномихи.

– Ну и что теперь с нами будет? – со злостью в голосе обращается Мотор к ней.

– Мне однозначно грозит смерть, – она говорит безразличным голосом как будто речь идет о каком-то пустяке. – А вам за нарушение договора, – гномиха на минуту задумалась, – скорее всего тоже.

После этих слов наступила длительная тишина. Я пытаюсь придумать способ вырваться отсюда, но ничего умного в голову как на зло не лезет. Волей неволей постоянно возвращаюсь к словам гномихи. Какое же ей предъявили обвинение, и за что? И почему она так неожиданно согласилась с моим мнением? Может стоит спросить ее об этом? Хотя нет. Если бы хотела, сказала бы сама. А так зачем человеку в душу лезть. Я осекся, заметив, что впервые подумал о ней как о человеке, а не о мерзкой гномихе.

– Отсюда можно сбежать? – с надеждой в голосе спрашиваю у нее.

– Нет, – отрицательно взмахивает хвост спутанных волос. – С этим, – поднимает она вверх руку, демонстрируя плотно сидящий на запястье браслет, – точно нет. Это якорь, одна из многочисленных игрушек Мастеров. Он привязывает носящего его к текущему срезу и делает переход невозможным.

– А снять его можно? – вклинивается Мотор. – Распилить например.

– Только вместе с рукой.

– Какая казнь нас ждет? – спрашивает приподнимаясь Мичман. – Что у вас здесь принято. Виселица, четвертование, электрический стул. Хотя нет, у вас же, наверное, нет электричества. Или может яд.

От его слов у меня пошел мороз по коже, а Мотор испуганно дернулся.

– Скорее всего нас ждет Арена, – отражается от каменных стен ее голос.