Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

Тем временем мы прибыли в Булак, предместье Каира, которое служит своего рода часовым города, призванным охранять его порт. Нам оставалось проделать не более полульё: мы бросили взгляд на оживленный рейд со мно­жеством лодок и джерм, которые, поднимаясь по Нилу, привозят урожаи из его хлебородных областей, а спуска­ясь по нему, доставляют самые вкусные фрукты, какие не могут созреть под чересчур бледным солнцем Дельты. Многочисленность обитателей селения и их активность свидетельствовали о том, что мы приближаемся к боль­шому городу; я указал Мухаммеду на крепостные стены, и он понял мое желание.

— Эль-Маср! — вскричал он, пуская осла в галоп и жестом приглашая нас следовать за ним.

Нас не нужно было упрашивать, а наши верховые животные, чувствовавшие, что они возвращаются домой, старались изо всех сил, разделяя наше нетерпение.

Вскоре мы увидели Каир, в полном одиночестве воз­вышавшийся среди океана песка, чьи раскаленные волны беспрестанно бьются о его гранитные стены и в конце концов проделали бы в них бреши, если бы дважды в год Нил, могучий союзник города, на короткое время не вызволял его из этой докучливой осады. По мере нашего приближения к городу мы различали чередующуюся окраску зданий и изящные очертания куполов; затем над раскрашенными зубцами, венчающими крепостные стены, взметнулись вверх, напоминая собой гигантские шахматные фигуры, минареты трехсот мечетей; наконец, мы достигли ворот Победы — самых красивых из более чем семидесяти ворот в городских стенах Каира; через эти ворота 29 июля 1798 года, на следующий день после битвы у Пирамид, вступил в город Бонапарт.

Едва мы въехали в город, как г-н Тейлор, знавший, с какими неприятностями может столкнуться тот, кто будет прогуливаться по Каиру, словно провинциал, приеха­вший в Париж, галопом устремился в одну из близлежа­щих улиц; опасаясь потеряться, мы последовали за ним и в самом деле заметили, что наша европейская одежда привлекает к нам внимание, причем не очень благожела­тельное; бывают моменты, когда вы догадываетесь об опасности, даже не видя ее, а инстинктивно, благодаря какому-то предчувствию. Особенно заинтересовала слу­жителей Пророка форма морских офицеров. Мы увели­чили скорость, задевая турок и арабов, мелькавших в своих ярких одеждах перед нашим ослепленным взором и кричавших нам: «Йамин!» или «Шималь!», то есть «Налево!» или «Направо!», в зависимости от того, какой маневр, по их мнению, нам следовало предпринять, чтобы не сбивать их с неизменно прямого пути, по кото­рому они степенно следовали пешком или верхом. Нако­нец, после происходившей словно во сне скачки среди причудливых и незнакомых людей, по узким, извили­стым улицам, по которым нас заставил следовать г-н Тей­лор, поскольку это был кратчайший путь, мы оказались в европейском квартале и остановились у дверей ита­льянской гостиницы.

Прежде всего мы позаботились пригласить портного; хозяин гостиницы незамедлительно привел его: это был чистокровный турок. Он помог нам выбрать ткани, а затем, достав из кармана штанов шнур с подвешенным на его конце свинцовым грузом, опустил этот груз так, что он оказался на уровне подъема моей ноги, потом приложил шнур к моему плечу и снял показание по мет­кам на шнуре; то же самое он проделал со всеми осталь­ными и удалился: мерка была снята.

Покончив с этим делом, мы подумали о другом, не менее насущном: поглощенность великими памятными событиями, пришедшими нам на ум, зрелище величе­ственных пейзажей и неумеренное желание поскорее прибыть в Каир заставили нас забыть об обеде, но едва мы оказались у себя в комнатах, где из-за отсутствия необходимой одежды нам предстояло оставаться до вечера, как наши желудки стали настоятельно требовать полагавшуюся им двойную порцию. Эти притязания были настолько справедливыми, что следовало их спешно удовлетворить. Мы позвали хозяина, обрадованные тем, что нашелся человек, с которым можно беседовать без переводчика, и заказали ужин. Уже через полчаса в нашей комнате был по-европейски накрыт обед; признаться, для меня было немалым удовольствием сесть, как пола­гается христианину, за стол. Однако наша поглощенность вопросами гастрономии не заставила нас забыть о Мухам­меде; мы позвали его из окна, выходившего во двор, и он, приняв приглашение, сел возле нас на полу.

Но если в начале нашей поездки это он смеялся над нами, когда вместо ложки, ножа и вилки мы были вынуж­дены обходиться исключительно руками, то теперь при­шло время нашего торжества; бедняга совершенно расте­рялся при виде того, как ловко мы манипулируем неизвестными ему предметами. Тем не менее он попы­тался подражать нам, но, два или три раза уколов губы и десны, вернулся к естественному для него способу, отвер­гнув ложку, вилку и нож. Роскошь нашей трапезы немало удивила этого араба, привыкшего, как и все его соплемен­ники, к воздержанности в пище; однако по этому второму пункту он оказался сговорчивее, чем по первому, и съел все до последней крошки, найдя обед весьма вкусным.