Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

Едва было произнесено это слово, как мы в самом деле увидели все признаки этого губительного ветра, которого так страшатся арабы. Пальмы, раскачиваемые перемен­чивыми порывами ветра, гнулись во все стороны, как если бы в небе скрещивались потоки воздуха; поднятый ветром песок хлестал нас по лицу, и каждая его крупинка обжигала, как искра, вылетевшая из горнила печи. Встре­воженные птицы спускались с высоты и летали, прижи­маясь к земле, словно спрашивая у нее, какая беда ее терзает; стаи ястребов с длинными и узкими крыльями кружились в небе, испуская пронзительные крика, а затем вдруг камнем падали на верхушки мимоз, откуда они вновь стрелой взмывали ввысь, ибо ощущали, что дрожат даже деревья, как если бы неодушевленные пред­меты разделяли ужас живых существ. Ни один из таких видимых признаков не ускользнул от внимания наших арабов, но по их бесстрастным, устремленным в одну точку глазам и непроницаемым лицам невозможно было определить, являлись ли эти приметы благоприятными или тревожными.

Поскольку вблизи области высокого атмосферного давления хамсин не должен был причинить особенно страшных бед, мы сошли на берег, взяв с собой ружья, и пустились на поиски голенастых птиц; мы двигались по берегу реки, словно настоящие охотники с равнины Сен- Дени, привыкшие идти вдоль канала; различие, однако, состояло в том, что эта местность была куда богаче дичью. Нам удалось подстрелить несколько цапель и множество жаворонков и горлиц.

К вечеру призывные крики матросов, сопровождаемые песнями, привели нас назад к судну, где мы обнаружили весь экипаж в состоянии ликования: хамсин был на исходе, так что матросы прыгали от радости и окунали лицо и руки в воду Нила, чтобы освежить их. Поскольку привычка к такому европейскому способу омовения вхо­дит в число моих слабостей, мне не хотелось, чтобы праздник завершился без моего участия. В одно мгнове­ние я остался в одеянии сантона, а затем, разбежавшись по палубе судна, перепрыгнул через его борт и лихо ныр­нул в воду головой вниз, словно гусар, внезапно демон­стрирующий всем свои красные штаны. Всплыв на поверхность, я увидел, что весь экипаж занят тем, что с величайшим вниманием смотрит на меня; мне было известно, что крокодилы водятся в Ниле лишь выше пер­вого порога, и потому, не испытывая никакого страха, не мог объяснить интерес, проявляемый зрителями к моей персоне, иначе как причинами, весьма лестными для моего самолюбия. От этого моя ловкость и проворность только возросли, и все стили плавания — от простого брасса до двойного кульбита — были с возрастающим успехом исполнены мною на глазах у моих смуглолицых зрителей. Демонстрируя плавание на спине, я вдруг получил в правое бедро удар, похожий на электрический разряд, причем настолько сильный, что у меня парали­зовало половину тела; я немедленно перевернулся на живот, чтобы плыть к судну, но в то же мгновение понял, что без посторонней помощи мне на него не взобраться. Улыбаясь и при этом глотая воду, я попросил опустить мне багор, а сам при этом высовывал из воды правую руку и пытался удержаться на поверхности левой рукой; что же касается моей правой ноги, то она полностью онемела, и я не мог ею пошевелить. К счастью, Мухам­мед, словно предвидя только что случившееся со мной происшествие, стоял на борту джермы, держа в руке веревку, которую он тотчас бросил мне; я ухватился за один ее конец, меня подтянули вверх за другой, и я под­нялся на судно куда менее триумфально, чем покинул его. Однако по той почти насмешливой беспечности, с какой окружили меня наши арабы, я рассудил, что в этом злоключении нет ничего особенно опасного; тем не менее мне захотелось узнать, что же со мной произошло, хотя бы для того, чтобы впредь оградить себя от подоб­ных неприятностей. Мухаммед объяснил мне, что, помимо множества рыб, весьма приятных на вкус и чрез­вычайно любопытных для изучения, в Ниле водится раз­новидность электрического ската, чья опасная сила настолько хорошо известна арабам, что они, опасаясь болевых ощущений вроде тех, какие испытал я, доволь­ствуются тем, что осторожно ополаскивают в реке лица и руки, как это происходило у меня на глазах. Самым понятным из всего этого для меня стало следующее: если самим арабам электрические разряды крайне неприятны, то видеть, какое действие они оказывают на европейцев, вовсе не вызывает у них неудовольствия; впрочем, боль утихла еще до того, как были закончены объяснения, и рука и нога у меня обрели привычную подвижность.