Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

В такие часы принято говорить откровенно; мы вос­пользовались этим и попросили наших гостей объяснить совершенно непонятное для нас обстоятельство: как это двое беззащитных людей, без конвоя, без оружия, монахи богатого монастыря, не боятся путешествовать одни по пустыне, рискуя, что их убьют, ограбят или захватят ради выкупа первые встречные арабы? Нам ведь было пре­красно известно, что в глазах этих кочевников ни почтен­ный возраст, ни монашеская одежда не служат достаточ­ной охраной; так что мы выразили нашим благочестивым сотрапезникам свое восхищение их мужеством и удивле­ние тем, что такое их поведение не повлекло за собой неприятных для них последствий.

Тогда тот, что был старше по возрасту, извлек из-под одежды украшенный вышивкой мешочек, висевший у него на груди, как ладанка, развязал его и показал нам лежавшую там бумагу: это был фирман, подписанный Бонапартом.

Эта подпись, увиденная нами среди пустыни, в тех самых местах, где имя великого человека возвеличива­лось еще и памятью об одержанных им здесь победах; почтительность, с какой Талеб поднялся и, приблизи­вшись к нам, восклинул: «Бунабардо! Буна- бар до!»; любопытство арабов, тотчас же окруживших нас настолько плотным кольцом, насколько это позво­ляло им уважение к нам, — все способствовало тому, что эта сцена стала исключительно занимательной, особенно для французов. Мы поинтересовались у старого инока, как попал в его руки этот фирман, и вот что он нам рас­сказал.

Синайский монастырь, запертый между двумя зали­вами Красного моря, стоящий на южной оконечности полуострова, в десяти днях пути от Суэца и в двенадцати от Каира, по самому своему положению оказался полно­стью зависим от этих городов, чьи правители, исповедуя религию, отличную от веры его насельников, обычно не были склонны оказывать им поддержку, когда их грабили мамлюки, являвшиеся из городов, и угоняли арабы, при­ходившие из пустыни. Поскольку монахам приходилось получать все необходимые средства к существованию из Аравии, Греции и Египта, ибо хлеб, который они ели, пожинался на Хиосе, шерсть, из которой они ткали свою одежду, поступала из Пелопоннеса, а кофе, который они пили, вызревал в Мохе, сложилось в конечном счете так, что после восстания беев и прихода к власти мамлюков эти последние стали облагать огромной пошлиной раз­личные припасы, которые монахи получали из Алексан­дрии, Джидды и Суэца; однако уплатой пошлины дело не ограничивалось: нужно было еще договариваться с ара­бами о перевозке грузов, оплачивать конвой, что, впро­чем, не мешало какому-нибудь соседнему племени, самому многочисленному или самому храброму, время от времени нападать на караван, вследствие чего монастырь лишался не только снабжения, но еще и нескольких свя­тых отцов, ибо, став пленниками, они могли быть воз­вращены лишь за разорительный выкуп. Таким образом, жизнь этих славных иноков превратилась в постоянную борьбу за обеспечение первейших жизненных потребно­стей. К тому же бедуины, подобно стае хищных птиц, беспрестанно кружили близ монастыря, готовые проник­нуть в него при первой же оплошности монахов, и захва­тывали все, что удалялось от его стен, — и людей, и скот.

Нищета святых отцов достигла крайнего предела, но вот однажды они узнали от самих арабов, что с Запада явился человек, наделенный речью пророка и могуще­ством бога. Они возымели мысль отправиться к этому человеку и попросить у него защиты. Монахи собрались, выбрали двух своих представителей, сторговались с вождем одного из племен, чтобы их сопровождали и охраняли до тех пор, пока они не встретятся с тем, кто был им нужен, и двое посланцев отправились в путь, унося с собой последнюю надежду тех, кого они остав­ляли в монастыре. Десять дней монахи следовали по берегу Красного моря, пока не достигли Суэца, над кото­рым реял незнакомый им флаг. Они спросили, где нахо­дится французский султан, и им сказали, что он в Каире, ибо за восемнадцать дней он уже завоевал Египет. Посланцы продолжили свой путь через пустыню, пере­секли Мукаттам и прибыли в город Эль-Тулуна. Их дав­ние недруги, мамлюки, были выметены оттуда, как пыль; Мурад-бей, разгромленный в сражении у Пирамид, бежал в Верхний Египет; Ибрагим, побежденный у Эль-Ариша, скрылся в Сирии, и тот самый флаг, который они уже видели в Суэце, реял над минаретами Каира. Они вошли в город, показавшийся им тихим и спокойным. Добра­вшись до площади Эль-Бекир, монахи попросили разре­шения поговорить с султаном. Им показали дом, где он жил, и они явились туда. Адъютант провел их через сад к палатке, где обычно пребывал Бонапарт, когда первые вечерние часы позволяли покинуть внутренние покои, освежаемые в течение дня сквозными потоками воздуха и фонтанами.

Бонапарт сидел за столом, на котором лежала развер­нутая карта Египта. Возле него находились Каффарелли, Фурье и переводчик. Монахи заговорили с ним по-италь­янски и изложили ему цель своего прихода.