В начале 1580 г. Филип Сидни отважился обратиться с письмом к Елизавете I, где прямо указывал на то, что один опрометчивый шаг государыни будет иметь трагические последствия для протестантов, связывающих с ней свои самые сокровенные надежды и полагающихся на ее защиту. Выдержанное в самых учтивых тонах, письмо-предупреждение абсолютной правительнице само по себе было величайшей дерзостью. Попавший в неизбежную немилость Сидни отделался довольно легко: ему просто было приказано покинуть двор.
Узнав о затруднениях, с которыми столкнулся Сидни, Ланге написал ему, предлагая поступить на службу к Вильгельму Молчаливому, однако его молодой друг предпочел остаться на родине и, покинув двор, удалился в Уилтон. Там им был создан ориентированный на со чинения известнейших европейских пасторалистов – итальянца Яко по Саннадзаро (1458–1530) и испанского писателя португало-еврейского происхождения Хорхе де Монтемайора (ум. ок. 1562) – пасторальный роман «Аркадия графини Пембрук» (он был опубликован в редакции графини Пембрук посмертно, в 1590 г., лондонским издателем Уильямом Понсонби). Выбор жанра пасторали, очевидно, был подсказан Сидни культом Вергилия, характерным для поэтов «Ареопага» и других поклонников античной культуры, а следование «вергилиеву канону» предполагало начало творческой деятельности именно с пасторали, поскольку слава великого древнеримского поэта начиналась с «Георгик» и «Буколик». Кроме того, пасторальная безмятежность должна была казаться особенно пленительной для тех, кто, как и Сидни, устал от городской и тем более придворной суеты. Практически одновременные эксперименты Сидни и Спенсера («Пастушеский календарь») ввели в Англии моду на пастораль, изначально воспринимавшуюся как условная, но изящная и сулящая душевное отдохновение форма искусства.
Внешне «Аркадия» Сидни и была увлекательной игрушкой, сочиненной для собственного удовольствия и развлечения любимой сестры, которая, возможно, приложила руку к ее созданию. Игровое начало романа позволяло распутывать хитросплетения интриги и блуждать по благословенным лесам, существующим как будто бы исключительно для того, чтобы в них собирали цветы. Однако описываемой Сидни пасторальной идиллии предшествовали драматические приключения фессалийского принца Мусидора и македонского принца Пирокла, которые потерпели кораблекрушение у берегов Спарты и после долгой разлуки и приключений неожиданно встретились в благословенной Аркадии.
В этой классической стране пастухов и пастушек, совсем не похожей на реальную Аркадию с ее иссушенными южным солнцем и сильными ветрами горными склонами, царят простые и приятные нравы, и царь Базилий, противник всяческой суетности, в полном уединении воспитывает своих дочерей, принцесс Памелу и Филоклею. Летние месяцы царское семейство проводит в прекрасном лесу. Увидев прелестных принцесс, принцы-странники немедленно воспылали любовью к достойным девушкам и вознамерились покорить их сердца. При этом не обошлось без комических недоразумений. Например, желая иметь возможность общаться со своей возлюбленной, юный Пирокл переодевается пастушкой и под именем Зельманы появляется при лесном царском дворе. Мнимая пастушка так хороша собой, что в нее влюбляются и царь Базилий, и его супруга, которая, в отличие от мужа, сразу догадывается, что перед ней переодетый юноша. В конце концов щекотливая ситуация разрешается ко всеобщему удовольствию: Мусидор женится на Памеле, а Пирокл – на Филоклее.
В «Аркадии» впервые появился литературный двойник Филипа Сидни, имя которого образовалось стяжением имени и фамилии автора – Филисид.
Новаторство Сидни как автора «Аркадии» не ограничивалось, как у Саннадзаро или Монтемайора, совмещением пасторальных и авантюрных мотивов, сочетанием прозы и поэзии в одном произведении.
Литературная игра стала предлогом для серьезных экспериментов, направленных на поиски путей совершенствования выразительных возможностей английского литературного языка и английской поэзии. Нереальность мира Аркадии подчеркивалась эвфуистической манерой повествования и речи персонажей. В этом есть и определенный урок: сопоставленное с обыденной речью, аркадийское красноречие лишний раз заставляло задуматься о несовершенстве реального мира, о его непохожести на идеальный мир, получивший отражение в конечном результате творческой фантазии автора.