Он все видел в моих воспоминаниях, он не может не понимать! Даже если не любит, сейчас мне плевать. И я хочу урвать этот миг, несколько мгновений, минут — кто знает, что случится с нами завтра?
— Потанцуй со мной!
— Но… — он колеблется, но все же поднимается из-за стола, — у нас нет музыкантов.
— Я спою. Как смогу.
— Я… — он мнется. Такой большой, враз оробевший, нерешительный. — Я… не особо умею.
— Ну и пусть.
Мы стоим посреди залы, здесь достаточно места. И я кладу его руку себе на талию. Что, изумлен? В твоем мире женщины не ведут себя так? Но ты сам отправил меня туда, где я этому научилась, — и я ничуть не жалею.
— Тут нечего уметь. Ты просто обнимаешь меня и двигаешься.
— Я попробую, — очень серьезно откликается он.
И я начинаю напевать, устраивая левую руку у него на плече, а он робко касается меня, словно я хрустальная статуэтка. Надо же, всесильный мастер Гвеллан стесняется! "Сколько улиц на земле, которые ведут в никуда… " — я всегда включала эту мелодию по вечерам, когда возвращалась домой. Гвеллан переминается с ноги на ногу, но все же пытается подстроиться под непривычный ритм. А его ладонь все крепче обхватывает меня. Худышка Алесса для него — почти великана — словно тростинка. "Эта ночь закончится, и никто не скажет тебе, настанет ли завтра", — продолжаю я. Светящиеся шары кружат вокруг нас, покачиваясь в такт нехитрому напеву, ласкают мягким сиянием. И мне кажется, что я смотрю на него, словно сквозь радугу. Его волосы, лицо, глаза — все окутано светом.
"Из тысячи цветов мои слова, но в них мало смысла. Только моя любовь".
— Ты поешь по-талански? — спрашивает он, но я не могу ответить, просто прижимаюсь лбом к его плечу.
"Пестрая лента — ухватись за нее, и ты уже в караване снов. Но под любой маской я узнаю тебя. Есть только ты и я. И эта ночь бесконечна". Тот, кого я любила, тот, чьи черты пыталась сложить из множества случайных лиц… Он наступает мне на ногу, извиняется, а сам смотрит мне в глаза с такой теплой затаенной улыбкой, что я вот-вот расплачусь. Но я упрямо продолжаю: "Ты знаешь так много, а я — ничего. Ты — мои слова и мое молчание. Ты — мой сон. Но пока сплетены наши пальцы, эта ночь будет длиться вечно". Я прижимаюсь ухом к его груди, вслушиваясь в стук его сердца.
— Ты же все понял, да? Когда смотрел в свой куб?
Я не хочу лгать. И не сомневаюсь: он ничего не скажет. Но он так и не прекращает меня обнимать, стоя посреди библиотеки. И когда его пальцы тянутся к завязкам на поясе моего платья, я понимаю, что выиграла. Смерть отступила, пусть и на несколько шагов. "Свет фонарей падает на нас, а мы словно поднимаемся к звездам", — заканчиваю я, а он ловит мои губы своими, прижимая к себе все крепче.
— Пойдем наверх, — выдыхаю я. — Не знаю, как у вас, но у нас этим обычно занимаются в постели.
Он смеется и следует за мной. И я так и не выпускаю его руку, будто боюсь потерять его на бесконечных ступеньках.
Глава 42
В ту ночь мы почти не спим: я ненадолго проваливаюсь в дрему, вдыхая запах его разгоряченной кожи. А потом ощущаю, как его губы мягко касаются уголка моего рта, подаюсь к нему, прижимаюсь все ближе… Моя любовь, наваждение мое, мне и тысячи лет будет мало!
Когда я открываю глаза, уже совсем не утро: горный воздух, врывающийся в открытое окно, дышит ароматами душистых трав и нагретого камня. И я одна. Утыкаюсь носом в подушку, которая до сих пор хранит пряный запах его волос, пытаюсь задремать снова. Гвеллан… он рано встает… а я…
— Госпожа магисса! Госпожа магисса!
Я сажусь в постели, пытаясь натянуть простыню до самого подбородка. Риона? Она-то здесь почему?
— Госпоже не надо прятать знаки, — спокойно говорит мне служанка. — О том, кто вы, сейчас как раз кричат на весь двор.
— Кто? Кто кричит? — я ничего не понимаю со сна, хотя удивляться тут нечему: произошло именно то, чего мы опасались еще вчера.
— Люди короля у моста, владыка Гвеллан с ними разговаривает. Вам велено даже к окнам не подходить. К тем, что на двор смотрят. Вот, надевайте! Владыка Гвеллан сказал, чтоб вы не мешкали и к завтраку спускались. Бежать вам надо.
— А ты? А Ферди и Рей?
Если мы с Гвелланом покинем замок, возле которого уже кружат стервятники — а называть иначе людей короля Эддарда у меня язык не поворачивается — что же станет со слугами?
— И мы уходим, пусть себе на пустые стены пялятся, — недобро усмехается Риона.
Она оставляет меня, а я сломя голову несусь в купальню, а потом в спешке натягиваю просторную белую рубаху, кожаные штаны и мягкие удобные сапожки. С недоумением разглядываю плотную жилетку и перевязь с двумя кинжалами. Оружие мне точно не помешает. И скорее вниз, где мне приходится завтракать в полном одиночестве.