Двенадцать стульев

Название выбрано отнюдь не случайно. Коль скоро большевистской идеологической установкой был пресловутый коллективизм, то и новому сообществу, наследовавшему «Зеленой лампе», надлежало именоваться «коллективом». Пусть не вполне ясен смысл, зато акцентированно по-советски.

Если верить свидетельствам большинства мемуаристов, на собраниях «Коллектива поэтов» Катаев и его друзья познакомились с Ильфом. Поначалу тот держался особняком, а вскоре подружился с одукростовцами.

Но знакомство произошло гораздо раньше – на литературно-музыкальных вечерах «Зеленой лампы». Причем не только Катаева и его друзей с Ильфом, еще и будущих соавторов знаменитой романной дилогии.

С этой точки зрения важно свидетельство Шишовой. Более полувека спустя она подготовила мемуарный очерк для сборника «Воспоминания о Юрии Олеше»[68].

Заседания «Коллектива поэтов» Шишова не посещала и рассказывала, прежде всего, о «Зеленой лампе». В частности, утверждала: «Евгений Петров был тогда просто Женей Катаевым. Он отлично играл на фортепьяно. Я довольно слабый ценитель музыки, но знающие люди его очень хвалили. Женя по скромности объяснял успехи свои только тем, что учился играть на расстроенном рояле. Поэтому-то у него и получились «несколько оригинальные интерпретации».

Ильф тогда был еще Ильюшей Файнзильбергом…»[69].

Знакомство Ильфа с Катаевым продолжилось на собраниях «Коллектива поэтов». А новое литературное сообщество не возникло бы, если б не покровительство входившего в одесскую партийную элиту руководителя Одукроста.

Можно спорить, насколько искренним был Катаев, работая в Одукроста. Скорее всего, принял новый режим как данность.

Бывший офицер русской армии уже воевал на стороне противников советской власти и вновь проиграл войну. Гражданскую. С чем и пришлось опять смириться. В конце концов, большинство его соотечественников поддержало коммунистов.

Да и вряд ли у Катаева оставался выбор. Он по-прежнему состоял на чекистском учете как «бывший офицер». Арест был постоянной опасностью. До поры выручало покровительство сановного – по одесским масштабам – Нарбута.

15 апреля 1921 года Нарбут был отозван в Харьков – за очередным назначением. Постановлением Организационного бюро ЦК компартии Украины назначен заведующим УкРоста[70].

Для Катаева отъезд покровителя был почти катастрофой. Опасность ареста многократно возросла. Расстрел, понятно, уже не грозил, зато в концлагерь отправить вполне могли бы. Гражданская война окончилась, но Одесса все еще считалась прифронтовым городом.

В итоге один из лидеров «Коллектива поэтов» уехал. Объясняя причину, сын его указывал, что «именно пребывание в тюрьме было последним, заключительным аккордом жизни Катаева в Одессе. Вскоре после счастливого освобождения отец покидает родной город, на несколько месяцев «оседает» в Харькове и затем переезжает в Москву, где остается навсегда».

Тут, вроде бы, возникает противоречие: Лущиком документально установлено, что освобожден был Катаев в сентябре 1920 года, а из Одессы уехал восемь месяцев спустя.

Но отчасти прав и сын писателя. Отец его был дважды

арестован, о чем рассказал в 1982 году Розенбойму[71].

Умалчивал ранее, потому как нелегко объяснить кому-либо из не знавших одесский контекст начала 1920-х годов, за что вторично взят под стражу чекистами, если ранее был ими же признан лояльным. С учетом местной специфики это понятно: началась очередная кампания арестов по спискам «бывших офицеров и военных чиновников», а Нарбут уехал.

Выручил опять Бельский. Он уже легализовался и – как начальник разведки – стал заместителем председателя ОГЧК.

Друг вновь помог, но это опять случайность. Если б вовремя не успел вмешаться, Катаева отправили бы из Одессы в далекий концлагерь. Рано или поздно отпустили бы, наверное, только литературная карьера существенно замедлилась бы.

На этот раз в тюрьме Катаев сидел недолго. И действительно уехал «вскоре после счастливого освобождения». Но – второго. О поспешном отъезде рассказывал сыну, в памяти которого аресты, что называется, контаминированы. Такого рода контаминации – нередкий случай в мемуаристике.

Вряд ли у Катаева остались тогда какие-либо иллюзии относительно советского режима. Однако другого не было.

Не осталось и веских причин, чтобы повременить с отъездом из родного города. Отец умер, младшему брату Катаев нашел работу в Одукрост.

Харьков выбрал закономерно. Там его мог бы защитить покровитель – Нарбут.

В Харькове продолжил карьеру журналиста. Стал вскоре заведующим литературной частью агитационного отдела УкРоста.

Голодно было и в Харькове. Объявленная Лениным в феврале новая экономическая политика, т. е. разрешение запрещенной ранее торговли, отчасти изменила ситуацию, однако результаты либерализации стали заметны отнюдь не сразу.

Переехал в Харьков и Олеша. В нарбутовском покровительстве нуждался: все же дворянин, и отношение к нему одесской администрации было заведомо настороженным. Работал в УкРоста вместе с Катаевым.