Движущиеся картинки

– Вот и у меня тоже, – сказал Гаспод. – До недавних пор. За всю жизнь ни одного клятого слова не сказал. Работал на одного мужика в большом городе. Трюки всякие исполнял. Мячик на носу балансировал. На задних лапах ходил. Через обруч скакал. А потом обходил зрителей со шляпой в зубах. Ну, сам понимаешь. Шоу-бизнес. А потом одна тетка треплет меня по голове и говорит: «Ах, какой милый песик, он так выглядит, словно все понимает», а я себе думаю: «Хо-хо, дамочка, да я уже даже и не пытаюсь», и вдруг слышу, как эти самые слова исходят из моей собственной пасти. Ну и, в общем, подхватил я шляпу и удрал со всех лап, пока они еще пялились.

– Почему? – спросил Виктор.

Гаспод закатил глаза.

– А какая, по-твоему, жизнь ждет настоящего говорящего пса? – поинтересовался он. – Не нужно было мне разевать свою дурацкую пасть.

– Но со мной-то ты разговариваешь, – сказал Виктор.

Гаспод хитро на него покосился.

– Ага, вот только попробуй кому-нибудь об этом рассказать, – ответил он. – Да и вообще, с тобой можно. У тебя вид. Я его за милю узнаю.

– Ты это о чем? – спросил Виктор.

– Ну, тебе ведь кажется, что ты не сам себе хозяин, верно? – сказал пес. – Ты чувствуешь, что кто-то думает за тебя?

– О боги.

– И из-за этого у тебя загнанный вид, – объяснил Гаспод. И снова подхватил зубами шляпу. – Два пенса, – пробубнил он неразборчиво. – Оно, конечно, мне все равно их никак не потратить, но… два пенса.

Он по-собачьи пожал плечами.

– В каком смысле загнанный вид? – спросил Виктор.

– Он у вас у всех такой. Много званых, да мало избранных, типа.

– Какой еще вид?

– Как будто тебя сюда призвали, а ты не знаешь зачем. – Гаспод снова попытался почесаться. – Я видел, как ты играл Коэна-Варвара, – добавил он.

– Гм… и как тебе? – поинтересовался Виктор.

– Ну, если старик Коэн об этом не прослышит, все у тебя будет нормально.

– Я спросил, как давно он здесь был? – рявкнул Достабль. Рубина исполняла что-то на крошечной сцене проникновенным голосом, похожим на скрип кораб-ля, угодившего в густой туман и серьезные неприятности:

– ГрооООоууонноггхрххооООо…[6]

– Да он вот только что вышел! – проревел Скала. – Я тут песню слушать пытаюсь, разве не видишь?

– …ОоуооугрххффргхооООо…[7]

Себя-Режу-Без-Ножа подтолкнул Детрита, который расслабился и с отвисшей челюстью наблюдал за выступлением.

До этого момента жизнь старого тролля была очень простой: люди платят тебе деньги, а ты за то бьешь других людей.

Но теперь она начала усложняться. Рубина только что ему подмигнула.

Странные и незнакомые чувства бесчинствовали в побитом судьбой сердце Детрита.

– …гроооОООооохоофооООоо…[8]

– Пойдем уже! – гаркнул Достабль.

Детрит кое-как поднялся на ноги и бросил на сцену последний тоскующий взгляд.

– …ооОООгооООмоо. ООхххооо[9].

Руби послала ему воздушный поцелуй. Детрит залился румянцем цвета свежеотшлифованного граната.

Гаспод вывел Виктора из переулка и направился на заросшую мелким кустарником песчаную пустошь за городом.

– Это место какое-то неправильное, – пробормотал он.

– Оно не похоже на другие, – сказал Виктор. – Но в каком смысле «неправильное»?

Гаспод выглядел так, будто ему хотелось сплюнуть.

– Вот, скажем, я, – продолжал он, не обращая внимания на то, что его перебили. – Я пес. Мне в жизни ничего не снилось, кроме погонь за всякой живностью. И секса еще, конечно. И вдруг ко мне начинают приходить сны. Цветные

. Я напугался чуть не до кондрашки. Я ведь цветов до этого никогда не видел, понимаешь? У собак зрение черно-белое – ну да ты об этом и так должен знать, ты же книжки читаешь. И вот что я тебе скажу: красный цвет – то еще клятое потрясение. Ты-то думал, что на обед у тебя белая косточка с серыми пятнами, – и вдруг оказывается, что ты годами жрал этакое жуткое красно-фиолетовое месиво.

– А что за сны? – спросил Виктор.

– Да позорище клятое, – сказал Гаспод. – В одном, например, смыло мост, а я должен был побежать и лаем всех предупредить, веришь? А в другом загорелся дом, и я вытаскивал наружу детей. А еще в одном какие-то детишки заблудились в пещерах, а я их нашел и привел к ним поисковую команду… только я ведь детей ненавижу. В последнее время стоит только голову опустить – и я уже кого-то спасаю, или откуда-то вывожу, или грабителей ловлю, или еще что. Ну правда, мне семь лет, у меня чумка, у меня парша, у меня столько блох, что просто жуть, и мне вообще не сдалось быть героем каждый раз, как я засыпаю.

– Ух ты. Ну разве жизнь не интересная штука, – проговорил Виктор, – когда смотришь на нее чужими глазами?..

Гаспод воздел к небесам гноящийся желтый глаз.

– Э‑э. А куда мы идем, – спросил Виктор?

– Повидаться с кое-какими ребятами из Голывуда, – ответил Гаспод. – Потому что здесь творится что-то странное.

– На холме? А я и не знал, что там люди живут.

– А они не люди, – сказал Гаспод.

На склоне Голывудского холма горел маленький костерок из веточек. Виктор разжег его, потому что… ну, потому что он успокаивал. Потому что так поступают люди.

А ему обязательно нужно было напомнить себе, что он человек и, скорее всего, не сошел с ума.